Евгения Баранова - Том второй

Когда умру,

то вместо/вместе с вами

меня проводят стройные собаки

с блестящими семитскими глазами.

Собачий блонд естественен и светел,

собачий хвост полезнее шиньона.

Их проводы в отличие от сплетен

почти ненаказуемы законом.

Их тишина наполнит мостовую.

Четыре. Пять. Изысканный конвой.

Ни к слабостям, ни к славе не ревнуя,

меня запомнят мертвой – и живой.

«Что же ты замолчал, мой беспокойный бог»

Что же ты замолчал, мой беспокойный бог,

то ли молва мила, то ли глаза в пыли.

Три тридевятых сна мнутся росой у ног,

три тридевятых сна – и ни одной любви.

За родником – река, за паровозом – smog,

а у меня с тобой – свойство ценить на слух.

Три тридевятых зла, не называя срок,

шли ко спине впритык и не теряли нюх.

Вот и стоим теперь. Два обветшалых дня,

два пожелтевших пня, росших не в том Крыму.

Мой терпеливый бог. Не прогоняй меня!

Ведь у тебя внутри холодно одному.

Остаёмся!

Крысы бегут с корабля на бал.

Скромный король поправляет хвост.

Он торопился –

Он опоздал!

Мы остаемся –

до самых звезд.

Мы остаемся!

Дари поклон

каждому дереву и –

строке.

Если запойно считать ворон,

совесть

уходит

рывком

в пике.

Если дражайшим назвать цемент,

вряд ли получится сон-вода.

Милый,

смотри,

за десяток "нет"

в банке дают

броневое "да".

Чувствуй!

Решайся!

Линкором лент!

Поездом снега!

Зонтом!

А то,

может, последнюю из комет

держишь за ломкий рукав пальто!

«Я к тебе не чувствую… Прости»

Я к тебе не чувствую… Прости.

А когда-то чувствовать хотела.

За любовью ездить на такси.

Рисовать ресничные прицелы.

Я к тебе не чувствую. Ударь.

Так тебе, пожалуй, будет проще

видеть, как линяет календарь

на рассветом раненую площадь.

Я к тебе не чувствую. Гори!

То ли тишина случилась, то ли

мы остались времени внутри,

мы остались шрамами на горле.

TheEnd

Все эти книги

никто

не купит.

Все эти вены

никто

не взрежет.

Жизнь,

идеальна,

как Гэри Купер,

не оставляет живым надежды.

Красная карточка

– выход с поля.

Черная карточка

– вход наружу.

Между последней и первой болью

каждый

другому

ничуть

не нужен.

Жизнь занимает в партере кресло.

Части души

и осколки речи

кружатся, кружатся в танце тесном,

не понимая по-человечьи.

Хочется крикнуть:

– Постойте, твари!

Море сбежало

– осталась пена!

Это не я!

Вы меня украли

прямо в безумную ночь Гогена!

«Не брать ни прикуп, ни кофейник»

Не брать ни прикуп, ни кофейник.

Другому радовать висок.

Так обрывается последний

нас завязавший волосок.

Достать вина на долгий ужин.

Настроить барышне wi-fi.

Так и становится ненужным

меланхоличнейший трамвай.

Не ехать в пятницу, не греться,

о взгляды ногти не слоить…

Так останавливалось сердце

и не хотело уходить.

Ко мне приходили ангелы

Ко мне приходили ангелы.

Один – в простыне из шелка,

другой одевался правильно, но улыбался глупо.

Один говорил – Любимая,

другой говорил – Пошел ты.

Сидели втроем на кухне

и пили зеленый Туборг.

Один говорил – случается,

и стены идут в атаку.

Другой говорил – скучаем тут,

лишь просьбы да облака.

Хотелось послать их к матери,

хотелось найти Итаку,

увидеть большую радугу

и больше не отпускать.

ко мне приходили ангелы

ко мне приходили ангелы

ко мне приходили ангелы

ко мне приходили сны.

Графомания: зоопарк

Если быть честной – то мне надоели все.

Проэты, прозайки и прочая агентура.

Кошки на крыше, белки на колесе.

Странные звери средней литературы.

Каждый знакомый прячется в Интернет,

каждый четвертый плавает в нем упорно.

Если быть честной – не начинайте тред.

Выпейте яду или черкните формул.

Если быть честной – бросьте стонать про секс.

Или про бога – с гордым стальным укором.

Новый красивый тираннозавр рекс

смоет вас в реку правильным термидором.

Смоет!

Но вы же вернетесь.

Вас всех не смыть.

Быстро притащитесь фразой из "Ста Сочинений".

Мальчики-девочки!

Не начинайте жить!

Каждый второй убежден, что "я тоже гений".

Больно и тщательно

Больно и тщательно

(мыльной водой в носу)

я выживаю из памяти бледный лик.

Чтобы не помнить –

день в молодом лесу.

Странные-странные майские напрямик.

Больно и тщательно стеклышко стеклорез

делает многочисленней и слабей.

Чтобы не помнить –

город на букву С.

Его херсонесов, бункеров, лебедей.

Больно и тщательно –

мелочно, жадно, зло.

В старых кроссовках, в берцах, на каблуках.

Так разделяет тоненькое сверло

камень на до и после.

На лепестках

не оживают пчелы.

Так Млечный Путь

движение кисти свёртывает в тупик.

Больно и тщательно!

То есть – куда-нибудь.

В недосягаемость всех телефонных книг!

В невозвращаемость!

В нЕкуда!

В никудА!

Чтобы не помнить! Чтобы совсем не знать!

Рой твоих родинок, мыслей твоих вода.

Как это больно

(и тщательно) отдавать!

Снегурочка

Мне в других не хватает роста.

Это остро, глумливо, просто,

как продажная папироса

ожидаемо с чем внутри.

Мне тревог не хватает ложных.

И безвредных, и невозможных.

И пропитанных, как заложник,

скрипом пола, окна, двери.

Мне в себе не хватает сцены,

не хватает билетов в Вену,

не хватает в глазу полена,

а соломинкам – давний счет.

Мне в любви не хватает вуду,

но, конечно, я вместе буду.

Чай запарю, сварю посуду

и увижу тебя вот-вот.

И выходит – всего хватает.

И выходит – почти не таю

над огнем, что уже детали

и не стоит грустить Салье-

ри-

-торической горкой снега,

Реставрацией в стиле Lego.

Не используя рифму "мега",

нежно любящая вас Е.

Некоторым людям

Вы мне не нравитесь. Ваши лица

напоминают мне сны о море,

в которых нельзя и нельзя разбиться,

нельзя приехать, нельзя повздорить.

Вы мне не нравитесь. Писем счастье

не накрывает слезами веки.

И голова рыболовной снастью

рвется на части, бруски, парсеки.

Вы мне не нравитесь. Я – подросток.

Я говорю только то, что помню.

Помню любовь свою в рифмах постных,

помню, как могут потеть ладони.

Вы мне не нравитесь.

Не звоните.

Я – эстетически годный Будда.

Сложно найти для себя эпитет.

Поэтому больше искать не буду.

Монолог Джима Моррисона

Боль засыпает.

Рядом с желудком.

Где-то,

где невозможно прочесть ее или вспомнить.