Джакомо Леопарди - Избранные произведения

Нам, светлый гений, вспоминать немило
Отцов — так будь они
Милы тебе, избраннику судьбы,
Тебе, чья длань словно ввела к нам дни,
Когда письмен, покинувших гробы
Забвенья, нам макушка стала зрима,
А ими был ведом
Сонм древних, тех, с кем речь вела, покровы
Не сняв, природа и украшен кем
Был сладостный досуг Афин и Рима.
О время, вечным скрученное сном!
Еще руины были не готовы
В Италии, и праздности ярем
Был мерзок нам, и ветры унесли
С тех пор немало искр у нас с земли.

Таился жар в твоих святых останках,
Непобедимый враг
Судьбы, обретший в ярости и боли
Ад, что в сравненье с миром этим благ.
Ад! А какой не тягостней юдоли Земля?
И шепчут струны, коих руки,
Влюбленный бедный,
Твои касаньем нежили горячим.
Увы, все песни скорбью рождены
В Италии. Но тяжесть душной скуки
Злей, чем любой зловредный
Недуг. Вся жизнь твоя была лишь плачем,
Блаженный. Повила нам пелены
Тоска. У люльки нас иль на краю
Могилы — ждать равно небытию.

Твоя ж, Лигурии питомец дерзкий,
Средь моря и светил
Жизнь протекла, когда ты за столпами [18],
Где вал вскипеть вечерний должен был
Навстречу солнцу, тонущему в яме,
Средь волн чутью доверясь, вновь сумел
Луч солнца обрести,
Рожденье дня, у нас который сгинул:
Природы брань твой выдержал поход
И стал земной неведомый предел
Венцом всего пути.
Но мира тем, увы, ты не раздвинул:
Мир не растет, скорей наоборот;
В кормилице-земле, в морях, в эфире
Не мудрым он, а детям виден шире.

Куда ушли пленительные сны
О неизвестной дали
С неведомым народом, о приюте
Светил на время дня, о покрывале
Авроры юной и о тайной сути
Ночного сна планеты большей?
Вмиг Рассеялись они,
Весь свет начертан на клочке бумаги,
Небытие плодят открытья, площе
Стал мир. Едва ль кто истины достиг,
Сокрытой искони
Тобой, воображенье; нет уж тяги
К тебе у духа. Век от древней мощи
Твоей нам не оставил ничего,
И утешенье наших бед мертво.

Тогда родился [19]ты средь грез и первый
Взор к солнцу обратил,
Пленительный певец любви и брани [20],
Учивших в век, что менее уныл
Был, нежли наш, в блаженном жить обмане
Мир рыцарей и дам,
Чертогов и садов! Мой ум легко
Вверяется твоим пустым усладам.
Людская ткется жизнь из зыбких целей,
Из снов и мнимых драм.
За ними гнались мы так далеко!
Так что ж осталось нам? Что листопадом
Обнажено? Лишь то, что, если бред
Развеять, тщетно все, в чем боли нет.

Торквато, о Торквато, был высокий
Твой дух с небес принесен
Нам, а тебе — лишь слезы. Средь невзгод
Утешить — не во власти нежных песен,
Торквато [21]бедный, не расплавить лед,
Которым грудь, исполненную пыла.
Сковала ложь проныр
Бесчестных и тиранов. А любовью [22],
Последним нашим мороком, оставлен
Ты был. Себя реальной тьмой явило
Небытие, а мир —
Безлюдной мглой. Не внял ты славословью [23]
Позднейшему, быв не от благ избавлен —
От бед. Да, просит скорого конца
Познавший нашу скорбь — а не венца.

Вернись, вернись к нам, выйди из могилы,
Унылой и немой,
Но только если ищешь мук, злосчастный
Пример напасти. Непроглядной тьмой
Та, что считал ты мрачной и ужасной,
Жизнь наша стала. Кто тебя оплачет,
Коль никого нет, кто бы,
Кроме себя, был чем-то ныне занят?
Кто безрассудной скорбь твою не звал?
Что высшее, что редкое не значит
У них безумья? Злобы
Укол слабей, чем равнодушье, ранит
Тех, кто великих заслужил похвал.
Коль век не песнь, а цифру славословит,
Кто лавр тебе еще раз приготовит?

С тех, скорбный гений, лет досель не встал
Никто, кем бы поддержан
Был итальянский дух, — лишь тот, кто в тьму
Глухого века злой судьбой был ввержен,
Аллоброг [24], доблесть дикую кому
Послало небо, а не отчий край,
Бессильный и бесплодный;
Нося ее в груди, он, безоружный —
О дерзость! — вел с тиранами на сцене
Войну: хоть мнимой волею пускай,
Хоть бранью безысходной
Дают увлечься ярости недужной
Людей! Один стоял он на арене,
Ибо, кто празден и бездарно нем,
Тот выше всех у нас и мил нам всем.

Жизнь в трепете он прожил и в презренье,
И нет на ней пятна;
Смерть упасла от худших унижений.
Витторио [25], ни век сей, ни страна
Не для тебя. Других достоин гений
Времен и мест. В бездействии застыв,
Ликуем мы, ведомы
Посредственностью. На одну ступень
Мудрец сведен, толпа подъята — мир
Уравнен. Открыватель, твой порыв [26]
От смертной пусть истомы
Спасет живых; заставь вещать нам тень
Героя; укажи ориентир
Гнилому веку: может, пробудится
Для дел высоких он — иль устыдится.

Из отчего гнезда,
Из тиши, из приюта грез и нег
И чар, в чьем обрело небесном даре
Уединенье прелесть, ты туда
Влекома роком, где течет в угаре
И шуме жизнь; нам в этот гнусный век
Жестоким небом послано предвестье,
Сестра моя, что в смутный
И горемычный час
Умножишь ты Италии несчастной
Несчастную семью. Готовь запас
Отваги для детей. Прочь ветр попутный
Гоним судьбой злострастной
От доблестей. Замкнуть
Дух чистый не дано в больную грудь.

Ждут скорбь иль подлость — розно —
Твоих сынов. О, пусть бы скорбь! Прорыв
Меж доблестью и счастьем ров бездонный,
Нрав торжествует низкий. Слишком поздно,
Под самый Вечер дел людских рожденный
Здесь обретает чувство и порыв.
Пусть небо глухо, тем труди ты сердце,
Не выросли чтоб дети Ни счастия друзьями,
Ни робости игрушкой и надежд,—
Счастливыми вы прослывете, сами
Дивясь, в каком-то будущем столетье,
Ибо (срамной невежд
И трусов стиль) мы травим
Живую доблесть — мертвую же славим.

О жены, ждет от вас
Немногого отчизна; и лучится
Не на позор и муку людям, пламя
И сталь смиряя, нега ваших глаз.
Мудрец и воин направляем вами
На мысль и дело. Все, что колесница Божественная дня везет, все вам.
Дать требую у века
Отчет вам. Разве взмах
Рук ваших огнь священный погасил,
Огнь юности? Иль из-за вас зачах,
Забит наш нрав? И коль душа — калека,
Коль цель низка, коль жил
Природная цена
И мышц ничтожна, ваша ль то вина?

Любовь — деяний шпора
Высоких, коль ценить ее; порывы
Благие будит красота. Но те
Безлюбы души, в ком сердца ретивы
Не могут стать, когда вступают в споры
Ветра, и сводит тучи в высоте
Олимп, и сотрясает гору буря.
Взбесившись. Девы! жены!
О, только б возбудил
В вас тот, кто чести, пред грозой сробев,
Лишился отчей, кто свой запер пыл
И пошлый ум свой в грязные загоны,
Презрение и гнев,—
Коль тех любить должны вы
Мужчин, что смелы, а не что смазливы.