Гафур Гулям - Стихотворения и поэмы

Слыхал я также, что она на сборе урожая,
проворно меж рядков скользя, чуть-чуть сгибая
стан,
всех соревнующихся с ней легко опережая,
за сотню килограммов в день приносит на хирман.

Еще мне довелось узнать, что многие джигиты
о ней мечтали день и ночь, вздыхали, не таясь.
Но верный путь к ее любви был лишь тебе
открытым,
лишь для тебя в ее очах заря любви зажглась.

Ну что ж, кому же, как не вам, быть неразлучно
вместе?
Вы в чистом небе две звезды, вы в поле два
цветка.
Лишь для тебя теперь звучат ее девичьи песни,
лишь для нее — твоей любви горячая рука.

Как родинка, ее красу дополнило уменье
любую книгу прочитать и всё усвоить в ней.
А как чудесно шьет она, ну прямо загляденье.
Всё гладко, всё к лицу, а швы — не отыскать
ровней!

Отрадно поглядеть на вас, когда стоите рядом.
Могучий, точно карагач, ты ей вполне под стать.
Полей колхоза не объять и не окинуть взглядом,
а ты на тракторе своем их все успел вспахать!

У нас дороги широки, возможности безбрежны.
На сущность мира смотришь ты не темным
простаком,
не мутным взглядом дурачка, дремучего
невежды, —
обвязан твой широкий лоб познания платком.

Но слушай, всё имеет срок. Не бесконечна сила.
Я часто вижу одного седого старика.
Ему за восемьдесят лет, в глазах его застыла
давящая, как ночь без звезд, жестокая тоска.

«Отец, — сказал однажды я, — когда б я вас
ни встретил,
вы будто что-то на земле пытаетесь найти».
Он поднял блеклые глаза, невесело ответил:
«Здесь жизнь моя прошла, сынок, по этому пути.

Здесь жемчуг юности моей я разбросал беспечно,
рубины молодости здесь исчезли без следа.
Тогда не знал, что зоркий взгляд дается
не навечно.
Что есть у бодрости предел, не понимал тогда.

Знал кое-что, но мало знал. Всё думал:
наверстаю!
А что теперь? Почти слепой, беспомощный
старик.
Ах, если б возвратить назад годов минувших
стаю:
весь мир бы досыта познал, все тайны бы
постиг!..»

Да, книга мира велика, в ней каждая страница —
сокровищница многих тайн, в ней важен каждый
знак.
Того, кто не читал ее, все будут сторониться,
не нужен людям будет он, как стершийся пятак.

Сейчас идущим впереди нужны большие знанья.
Ты знаешь грамоту, Шадман, но это мало, друг.
Чтоб строить прочно, нужно знать законы
созиданья,
знать все ремесла на земле и сущность всех наук.

Учись, Шадман, всю жизнь учись. Пускай в очах
подруги
не гаснет никогда любовь, прекрасна и светла.
За всё, чего достигнешь ты в работе и в науке,
пускай повсюду о тебе разносится хвала.

Давай припомним прошлых лет минувшее
ненастье:
прислужник в байском доме ты, черна судьба
твоя.
Ни крошки ласки и любви, ни капельки участья…
Разбитой чашки черепок на свалке бытия!..

«Готов», «извольте» — слов иных ты говорить
не вправе.
Дрожащий голос, робкий взгляд… Затравленный,
худой,
ты будто сорванный листок, желтеющий
в канаве…
Легко и просто помыкать безродным сиротой!

Коровник чистишь, двор метешь, ведешь на выгон
стадо…
Хозяйке нравится каймак, хозяину — творог.
А ты?.. Ты разве человек? Тебе немного надо.
Сухая корка и вода. Поужинал и лег.

Ночь. Тихо шелестит листва. Везде покой и дрема.
Спят на насесте петухи, спит шавка в конуре,
спит карагач на берегу большого водоема.
Храпит хозяйка на супе, подобная горе.

Всем отдых, всем. И лишь к тебе не прибывают
силы.
Ты знаешь, понял: боль твоя не тронет никого.
Глазами, мокрыми от слез, беспомощный, унылый,
читаешь скорбную тетрадь сиротства твоего.

«Ох, солнце, солнце, почему лучей своих отраду
ты щедро даришь тем, кто сыт, кто счастлив
и богат.
А бедным — только жгучий зной без тени,
без пощады…
Скажи мне, солнце: почему кто слаб — тот
виноват?

И почему…» Да, много раз, не находя ответа,
с тоской, с мольбой в ночной тиши шептал ты:
«Почему?»
Тебя не грел приход весны, не радовало лето,
как наказанье ты встречал студеную зиму.

Те ночи минули, мой друг. Те беды, те ненастья
зачеркнуты. Уже ничто их не вернет назад.
Утратил власть твой грозный бай, открылись
двери счастья;
где прежде были сорняки, теперь — цветущий сад.

А помнишь, как пришел в колхоз? Давно ли было
это?..
В истрепанном халате, бос, тощ, одинок, несмел.
Едва стоял, дрожал, как лист от дуновенья
ветра…
Имущество? Тупой кетмень — вот всё, что ты
имел.

Но, встреченный как друг и брат советским
коллективом,
в колхозе ты воспрял душой, поправился, окреп.
Печальным, неказистым был — стал бодрым
и красивым,
отменным трактористом стал: не даром ешь свой
хлеб.

Ты понял: баи и купцы, имамы и ишаны —
твои и класса твоего заклятые враги.
Ты понял: если на земле не хочешь быть
бурьяном —
не уклоняйся от борьбы, свободу береги.

Ты написал друзьям письмо, ты ждешь от них
ответа,
как нужно свадьбу провести, как по-советски
жить?
Друзья напишут. Но позволь и мне чуть-чуть
об этом,
без назиданья, просто так с тобой поговорить.

Что важно в свадьбе — в торжестве начала
новой жизни?
Что весело гостям, что плов на славу удался?
Что богатейшим в кишлаке твой пир счастливый
признан
и долго будет вспоминать о нем округа вся?..

Что — свадьба?.. Прозвучит сурнай, слух
и сердца лаская,
протяжно, тонко выводя мелодию «Гульяр»,
сложнейших, быстрых ритмов дробь на бубнах
рассыпая,
веселые певцы споют веселое «Яр-яр».

Кольцо с рубиновым глазком на пальчике невесты.
Листочки клевера блестят, омытые росой…
Томится молодая кровь, ей в жилах стало тесно.
Как сладок первый поцелуй — огонь во мгле
ночной!..

Что — свадьба? Наступает час, когда парчовый
полог
от взоров спрячет молодых, как в гнездышке
горлят…
Каков он будет, их союз? Короток или долог?
Как знать! Сердец не разгадать, когда глаза
горят.

Но не для нас то, что пришло от жирных
богатеев, —
порядки их, законы их, как нечисть, смоем с рук.
Недобрый, обветшалый мир разрушив и развеяв,
мы по-иному будем жить и праздновать, мой друг.

Нет, мы не против торжества, и бубнов,
и сурная!
И в наших жилах не вода, и наша кровь жарка.
Но нам нужна иная жизнь, семья нужна иная,
где все шаги — плечо к плечу, всегда — в руке
рука.