Юрий Терапиано - «Тревожимые внутренним огнем…»: Избранные стихотворения разных лет

Я болен. Не верится в чудо,
И не было чуда, и нет.
Я понял: ко мне ниоткуда
Уже не доходит ответ.

Лишь в старости, лишь через годы
Холодной и долгой зимы
Я вспомню явленье свободы,
Что в юности видели мы.

Но разве для смертного мало —
В железах, в темнице, во рву —
Такого конца и начала
Свидетелем быть наяву?

Клонит ко сну, наплывают тяжелые мысли,
Отблеском мутным мерцает вверху потолок.
Ни о каком вдохновеньи, о правде, о смысле
Я не могу рассказать. Темнота и песок,

Берег высокий и строй одиноких мечтаний.
Небо ночное омыто недавним дождем,
Ясная осень, холодный простор расстояний,
Каменный, мерно дрожащий под грохот автобусов, дом.

И пламенеют цветы на убогих лиловых обоях,
Нежность в груди нарастает, звуча в тесноте, как прибой;
Смутная женственность, как мне поладить с тобою,
Как мне смириться, и дальше — как быть мне с тобой?

Изольда, доносится зов приглушенный
Чрез море, чрез вечность, чрез холод и тьму.
Нечаянно выпить пажем поднесенный
Любовный напиток — проклятье ему!

Изольда, мы избраны Богом и небом,
Изольда, любовь — это случай слепой,
Над брачной фатою, над солью и хлебом
Смыкаются своды пучины морской.

Средь солнца, средь волн,
средь полуночной стужи,
Под грохот прибоя, под шелест дубов
Отныне прославят бретонские м у жи
Несчастье твое до скончанья веков.

Изольда, ты слышишь: навеки, навеки
Печальная повесть о жизни земной:
Два имени будут, как горные реки,
Сливаться в один океан ледяной.

Лицо твое светит средь бури и мрака,
Кольцо твое тонет в кипящей воде,
И грех твой, и ложь оскверненного брака
Сам Бог покрывает на Божьем суде.

Молись — но молитва не справится с горем.
Вино пролилось, колдовская струя,
И тяжестью черной темнеет над морем
Наш гроб, наш чертог — роковая ладья.

Господи, Господи, Ты ли
Проходил, усталый, стократ
Вечером, в облаке пыли,
Мимо этих простых оград?

И на пир в Галилейской Кане
Между юношей, между жен
Ты ль входил — не огнем страданья,
Но сиянием окружен?

В час, когда я сердцем с Тобою
И на ближних зла не таю,
Небо чистое, голубое
Вижу я, как будто в раю.

В черный день болезни и горя
Мой горячий лоб освежит
Воздух с берега светлого моря,
Где доныне Твой след лежит.

И когда забываю Бога
В темном мире злобы и лжи,
Мне спасенье — эта дорога
Средь полей колосящейся ржи.

В городской для бедных больнице
Ты в январский день умерла.
Опустила сиделка ресницы,
Постояла — и прочь пошла

Из палаты, чтоб доктор дежурный
Смерть отметил. А день за окном
Был сухой, холодный и бурный.
С заострившимся белым лицом

На кровати под одеялом
Ты лежала. И чудо вошло
В наше сердце. В лесу за вокзалом
Много снега за ночь намело.

Гроб сосновый с трудом сносили
По обмерзшим ступеням. И вот
Все как прежде. Похоронили.
День за днем, год за годом идет.

Но в таинственном освещеньи
Погребальный хор над тобой
Рвался в небо в таком волненьи
И с такой безысходной мольбой,

Что — и каменный свод бы раскрылся…
Годовщина. Как будто вчера
Гроб закрыли, снег прекратился,
Дождь холодный пошел с утра.

Мне в юности казалось, что стихи
Дар легкий и прекрасный. В сменах года,
В солнцестояньи, в звездах, в силе ветра,
В прибое волн морских — везде, во всём —
Создателя пречистое дыханье,
Высокий строй его, — и счастлив тот
И праведен, кому дано от Бога
Быть на земле поэтом…
— Горький дар, —
Скажу теперь. Я ничего не знаю:
Ни ближнего, ни Бога, ни себя,
Не знаю цели, а мое призванье —
Безумие, быть может.
О, когда б
Нашел я силу до конца поверить,
О, если б мог я, если бы сумел
Отвергнуть суету, уйти в пустыню —
Туда, где в первозданной простоте
Распаду наше чувство неподвластно,
Где наша мысль осквернена не будет
Тщеславием бесплодным; где любовь,
Как высота нагорная, от века
Для чистых сердцем, для любимых Богом,
Для верных навсегда утверждена.
И вот, опустошен, в который раз
Смотрю на небо летнее ночное
Над улицей. Пустынно и темно.
Прозрачен воздух. Сыростью и тленьем
Из парка веет. Спят мои враги,
Спят и друзья. Вверху сияют звезды.

Что по свету вам искать награды,
Ссор с мужьями Сьены и Гренады?
Что хранить под складками плаща:
Шрам пониже правого плеча,
Ленты, сувениры и рапиру,
Лен и шелк, тоску и пустоту?
Кто вы, рыцарь, завещавший миру
Всю безвыходность и красоту?

Чтобы сделать каждый миг короче,
Полюбив, вы любите две ночи,
Много — месяц (лунный!), а потом
Стоит ли и говорить о том?
Многое подвластно вашей силе:
Вы уйдете, вам ли изменили,
Вместе ль начинаете скучать
Слишком мало любят Дон-Жуана,
Отравилась только донна Анна, —
Спит она, и на устах печать:
Больше вам не будет докучать!

«Служат дамам честь моя и шпага,
Серенады прославляют их…»
— «Бешеная удаль и отвага,
Кольца; и перчатки и бумага
Женских писем… Бедный мой жених!

Разве ты не знаешь: есть другие
Пени, вздохи, жалобы и сны —
В женщине и Марфа и Мария
Неразрывно соединены.

— Вечерами — во дворцах и в храмах,
По ночам — в саду и у окна
Сколько их, прекрасных и упрямых,
Ласковых и нежных, как она…

— Так вы на прощанье говорили.
Что же? Клятвы, слезы и обман?
Вас ли по достоинству ценили,
Стройный и прекрасный Дон-Жуан?

Дон-Жуан, вы правы, время скупо,
Да, любовь не вечна и проста.
Вечно только море бьет в уступы
Прочных скал у этого моста.

Только Бог, что в небе — звезды множит,
Должен думать о любви такой;
Тело, грешное, отдать не может
Больше раза девственный покой.