В. Кириллов - Избранные стихотворения разных лет

Каждый вечер, как только сгущаются тени,
Я спускаюсь к камину и с чашкой в руке
Размышляю о том, что я должен был сделать,
Но не сделал: забыл, не сумел, не успел.

Лёгкий сумрак и кофе густой и горячий,
За окном мрачный лес неприступной стеной,
На двери амулет, приносящий удачу
И хранящий мой призрачный зыбкий покой.

Я снимаю очки, к полутьме привыкая,
Расплываются в рамках сюжеты картин.
А на краешке стула сидит неприкаян,
Чуть сутулясь, знакомый лишь мне господин.
Это тень, что является вечно без спроса,
Беспардонно врываясь в налаженный быт,
Наглый прищур, прилипла к губе папироса,
Но без шерсти, без вил, без рогов и копыт.

Мы молчим, уступая друг другу дорогу,
Только глупый торопится сразу сказать.
На дуэли лишь выстрел, и то – это много,
Если выпало первым другому стрелять.

Нам спешить не резон, мы остались чужими.
Только тень всё пытается мне доказать,
Что мы плохо любили и мало дружили,
Что за слабость придётся ответить опять,

Что ни совесть, ни честь завещать по наследству
Никому в этом мире пока не дано,
Что за наши победы обязаны детству,
А ошибки привыкли валить на вино.

Хватит. Хватит! Нельзя же так пошло и грубо
Рассуждать о привычных как воздух вещах!
Но улыбка лишь тронет мелькнувшие губы,
И просыплется пепел на складки плаща.

Тень поднимет сухую артрозную руку,
Мол, довольно, зачем по-пустому шуметь?
На мгновенье в гостиной ни света, ни звука,
Будто стёкол коснулась незримая смерть.

С ровным треском камин пожирает поленья.
Возле зеркала, горбясь, стою я один.
Никогда не смогу примириться я с тенью,
Так кому же, смутившись, шепчу: «Приходи»?!

Я растворился в кресле у камина,
Где пламя лижет дров сухих шалаш.
На полке глиняная балерина
С улыбкой, словно клоун Карандаш.

И мечется огонь животным многоликим,
Пытаясь на решётку налететь.
На мраморе мифические блики
Мистерией про жизнь или про смерть.

В ладонях прячется стакан со льдом и виски.
Трещат поленья, искры-светляки.
Сегодня мир вдруг стал до боли близким,
Почти как пальцы сломанной руки.

А в полудрёме тусклые фантомы
Плывут, как будто в небе облака.
И я опять хочу разговорить Харона,
Смешного, в сущности, немого старика.

Приходят поздно здравые идеи,
Когда нет сил парить или летать,
Когда виски предательски седеют,
И койкой видится просторная кровать.

Но есть пожар, зажатый между стенок,
А значит, есть предел у пустоты!
И, может быть, остался от вселенной
Не только сладкий и приятный дым.

Всхожу ли я на берег влажный,
Где волны трутся о гранит,
Где над стволами змей бумажный
Орлом расцвеченным парит.

Брожу ли я тропой лесною
По жилам высохших корней,
Где тень соседствует с сосною,
Где воздух гуще, чем елей.

Сижу ли на холмах горбатых
Среди нескошенной травы,
Где пахнет юностью и мятой,
Где не укрыться от жары.

Везде, куда судьба забросит,
Налёт сомнения лежит.
А за спиной смеётся осень
И возбуждает миражи.

Мы все немножечко евреи,
Хотим мы этого иль нет,
Нас по пустыням Моисеи
За ручку водят много лет.

А мы по притчам Соломона
Сверяем мысли и дела —
Потомки славного Додона
И тех, что Сара родила.

Мы все немножечко с приветом,
По принципу «вопрос – ответ»,
И слепо следуем советам,
Забыв, что дан один завет.

Мы все немножечко с Востока,
Ещё не инь, уже не янь,
Но отдаляясь от истока,
Не понимаем: дело дрянь.

Мы все немножечко евреи,
Идя по скользкому пути,
Себя мы искренне жалеем.
Так нам и надо. Бог простит.

Ты забыл свой печальный рожок
На обрыве меж выжженных скал.
Почему ты ушёл, пастушок?
И куда аргамак ускакал?

Глухо воет твой преданный пёс,
Затерялось на скалах руно.
Для кого в бурдюке ты унёс
Молодое с кислинкой вино?

На траве засыхающий сыр,
И на бурке скучает кинжал.
«Я оставил другим этот мир,
Извини, что тебе не сказал».

Пускай дотла сгорю в огне,
Пускай гореть я буду вечно,
Лишь только раз достанет мне
Лечь с самой роковой из женщин.

Пускай свистит жестокий кнут,
Врубаясь в плоти ком кровавый,
Коль я смогу хоть пять минут
Блистать в лучах всемирной славы.

Пускай гнилая пасть гиен
Без срока рвёт меня на части,
Когда познаю сладкий плен
Короткой абсолютной власти.

Пускай проказа обратит
В сплошной гнойник лицо и члены,
Лишь подержу аккредитив
На золото из всей вселенной.

Не страшен ад, а страшен рай.
Ведь, если даже не сумею
Хотя бы раз зайти за край,
Тогда зачем живу и верю?!

Он не боялся – дважды два —
Ни татей, ни воров,
Лишь опасался иногда
Румяных докторов.

И сердце нежное своё,
Чтоб кто-то не украл,
Надёжно завернув в тряпьё,
Под грушей закопал.

И тут же отступили страх,
Сомнения и боль.
Он стал отчаянным, как Гракх,
И хрупким, как Ассоль.

Стал жить привольно и легко,
А проще – без забот,
Ведь сердце храброе его
Хранил садовый крот.

Но не бывает без проблем,
Когда всё тип и топ,
Хоть веселился, пил и ел,
И мир сосал, как клоп,

А было грустно по утрам
На празднике зари…
Быть может, просто сердце там
Скучало без любви?

Иди, тебя никто не победит,
Иди смелей и ничего не будет:
Не будет мелочных обид,
Которых так боятся люди;

Не будет призрачных потерь —
Ты потерял уже, пожалуй,
Ту бронированную дверь,
Которая твой мир держала;