В. Кириллов - Избранные стихотворения разных лет

Не будет яда клеветы
И лицемерия не станет:
Давно забытые черты
Не возбуждают и не ранят;

Не будет солнца по утрам
И вечерами чая с мёдом;
Не будет тех глубоких ран,
Которых не излечишь йодом;

Не будет яростных боёв,
Когда друзья уходят строем;
Забудешь, что такое клёв
И как волчок внутри устроен…

И лишь вопрос: зачем идти?
Кому нужна твоя удача?..
А ива глухо шелестит
И над водой тихонько плачет.

Я ушёл от людей, потому что не в силах смириться,
Потому что обман захлестнул, словно шею петля.
Я не мог принимать эти льстивые хитрые лица
И смотреть сквозь стекло, как вдали умирает заря.

Я лежал у костра и в лесу я питался грибами,
Я зверино кричал, разрывая и связки, и зев,
Я хватался за жизнь огрубевшими в битвах руками,
В лихорадочном сне все законы природы презрев.

Этот выбор не мой, он подсказан, наверное, свыше.
Я ушёл, чтобы жить, оказалось – забыться в бреду.
Я на голос иду, тот, который почти что не слышен,
И, скорее всего, я опять на людей набреду.

Дух жил один и жил не по закону,
Не требовал ни пищи, ни тепла.
А мимо, огибая все затоны,
Земная жизнь неспешная текла.

Встречаясь часто в тёмном переулке,
Где ставки с жиру делает судьба,
Наш Дух играл в разбойников и жмурки
И только раз при этом проиграл.

Но знает каждый, выбравший удачу,
Что стоит вдруг позволить слабину,
Теряешь волю, совесть или мачту
И мёртвым камнем катишься по дну.

В пустыне в центре миража
Стоял, расправив плечи, воин,
И кубок он в руках держал,
И был задумчив, и спокоен.

Второй – лежал безвольно ниц
Без сил, без мыслей, без надежды,
Песок струился меж ресниц
И забирался под одежду,

Язык в горячечном плену
Толкал хрустящую отраву…
Но вдруг сказал: «Отдай!» – тому…
И тот отдал и меч, и славу.

Стреножен конь, затуплено копьё,
Пылится щит на дальних антресолях.
Как далеко нехитрое житьё
Среди сражений, праздников и боли!
Давно ушли друзья в небытиё,
Давно любовь свои сложила крылья.
Теперь лекарства, тёплое питьё
И книги, чуть притрушенные пылью.

Но сердце разве выдержит её —
Сырую прелесть тихой сытой жизни?
Пока слетается чумное вороньё,
Ещё не поздно послужить отчизне.

Вновь руку греет добрый кладенец,
Вновь на груди потёртая кольчуга.
И в каждый бой, как в церковь под венец,
Ведёт старуха-смерть – надёжная подруга.

Есть только два пути заметных у людей:
Один – когда, сгорая напрочь без остатка,
Несут тепло души и жаркий дух идей,
Чтоб было больше на Земле порядка.

Второй – у тех, не помнящих родства,
Которые идут к желанной цели
Сквозь дебри лжи, голов и воровства,
И, право, в этом деле преуспели.

Есть только три заветных мысли у людей:
Пусть будет мир на голубой планете,
Пусть будет он комфортным для детей,
И пусть плодятся в этом мире дети.

Диета мышления —
от страха, от лени, от неумения.
Диета мышления —
идейный диабет.
Нуждались в лечении,
а средств нет.
Бесплатны рецепты:
сомнение, увлечение…
Но поздно и бесполезно —
диета хуже болезни.

Под плакучей растрёпанной ивой
По спине шаловливой реки
Проплывали на лодке сопливой
Чуть живые с утра рыбаки.
Разругали порывистый ветер,
Скользкий воздух, дешёвую снасть,
Удивлялись, как малые дети,
Что червём на крючок не попасть.

Рыбка в ямах скользила игриво,
Занималась лениво заря.
Было сыро, промозгло, тоскливо,
И к тому же, мне кажется, зря.

Тяжёлый сон, верней, борьба со сном,
Когда от правды никуда не деться.
И грустно мне, и мысли о былом
Иголками опять тиранят сердце.

Что видел я, с кем в жизни близок был,
Что смог узнать об истине и тайне,
На что истратил первозданный пыл,
И почему опять остался крайним?

Рождение причудливых химер,
Глубокое неровное дыханье…
И музыка семи небесных сфер,
Как покаянье или наказанье.

Не смотри на меня так сурово,
По привычке прищурив глаз.
Я исправлюсь. Даю тебе слово.
Ты поверь мне в последний раз.

Мы ведь знаем друг друга немало,
Пусть я старше на тысячу лет,
Есть у нас с тобой общая мама,
А секретов и тайн у нас нет.

Для тебя жить и ясно, и просто, —
Первозданностью чувств и надежд.
Лишь стоят мириады вопросов
Без ответов, как без одежд.

Хорошо, что в тебя не плевали,
Не ломали ногами хребет,
И в какой-нибудь сточной канаве
Грубых слов и зубов твоих нет.

Для чего я ищу оправданья
Сигаретам, безволью, вину?..
И свои, и чужие страданья —
Всё себе зачисляю в вину.

Да, теперь защищаться мне нечем.
Я сижу пред тобою одним,
Самым страшным судом человечьим —
Чистой совестью детской – судим.
Знаю, ты можешь быть неподкупен.
Знаю, здесь донага я раздет…
Я исправлюсь, мой маленький, глупый,
Слишком правильный детский портрет.

Я что-то главное ищу…
То, что не выразить словами.
Любовь ли? Вечность? Я хочу
нащупать. Не доволен вами,
мои безнравственные дни.
Что слава, деньги, власть и вера?!
Быть может, радуют они,
как могут радовать химеры.
На праздник – вкусная еда,
напитки, девочки-старлетки…
Сегодня ценятся едва
Слова, шлифованные редко.
Не осуждаются грехи,
не замечаются поступки,
сегодня женщины глухи,
мужчины утонченно хрупки,
а дети – поздние цветы —
давно забросили игрушки…
Со стариками все на «ты».
И мир сквозь дно стеклянной кружки.

Если вдруг оборвалась струна
у надрывно поющего баса,
если камень влетел со двора —
и в куски флорентийская ваза,
если снова привычно забыл
зонтик или одну из перчаток,
если лунною ночью завыл
лютый зверь, пробирая до пяток,
это значит, что поздно грустить,
что уже разбавляются чувства,
это значит пора уходить —
пить боржоми и квасить капусту,
это значит, что близок предел,
а за ним растворишься в тумане,
переправив «удел» на «надел»
и состроив фигуру в кармане.