В. Кириллов - Избранные стихотворения разных лет

Он не был пророком, гуру, мудрецом,
Он не был святым, пожалуй,
Но был настоящим надёжным отцом,
Оставившим мне скрижали.

Такие скрижали, где каждый завет
(Не путать с Заветом с Сиона)
Не то чтоб ответ, а просто совет,
Чтоб я не скатился со склона.

Скрижали, конечно, с собой я ношу,
Как гордый народ Ханаана,
У жизни давно ничего не прошу.
Лишь соль вымываю из раны.

Испанский гранд зарылся в воротник,
А рядом тощий шут – от пёстрого до хаки —
Король вина и выходок лихих,
Король стеклянных блях и бутафорной драки.

Избавлен от придворной суеты
Дурак, ему не нужно думать о приличьях,
Благоухать обязан, как цветы,
И оттенять собой бездарное Величье.

Когда ж захочет праздника душа,
Когда он запоет, вокруг свистят и злятся…
Талант не стоит медного гроша,
А награждается умение кривляться.

Снова рыжим пожаром приветствует вечер,
Хитроумной улыбкой скривилась бродяга-луна,
Ветер ожил, забылся. И дивные речи
Полились по листве и сплелись, затуманив слова.

Здесь недавно гуляло базарное вече:
Кто-то спорил, слонялся, доказывал с пеной у рта…
Он скорее не прав, просто бесчеловечен,
Кто доходит до истин, законы беседы поправ.

Я себя наказал, я один в этом споре
Был не прав и гремел, разрушая основ тишину.
И остался один, как в пустом и звенящем соборе,
Проклиная закат, поглотивший мечту и луну.

Земля разверзлась, словно пасть,
И поглощала всё живое.
Но не должны в неё попасть
Лишь те, кто с гордою главою
Стояли на весах судьбы,
Не убоявшись горшей доли,
И не склоняли головы,
А рисковали головою.

Когда качнулись небеса,
Почти готовые сложиться,
Не напрягали голоса
И к солнцу направляли лица
Лишь те, кому не мил покой,
Смотрели прямо днём и ночью,
Пока сердца пронзала боль,
И сердце разрывалось в клочья.

Пучина грозная восстав,
На грешный мир волну обрушив,
Сметала мускулы застав
И в хляби превращала сушу.
Лишь те, кто жить умел в любви,
Нашли прибежище в ковчеге…
Их руки в струпьях и крови,
Мечты о доме и о хлебе.

Потом, когда наскучат вина
И бес забудет про ребро,
Сидеть на кресле у камина,
Читать Плутарха и Рембо.

И слушать Грига в полудреме
Или рассматривать Дали
В забытом, но надежном доме,
Затерянном в лесной дали.

Где можно на поляне дикой
Лежать, вдыхая запах трав,
Где можно думать о безликом,
Не беспокоясь: прав, не прав.
Или в ручье как бы живую
Струю поймать и отпустить.
И вдруг почувствовать: живу я.
А раньше так хотелось жить.

Стоять. Идти. Лежать. Отжаться.
Опять стоять. Опять идти.
Совсем не хочет отражаться
Бесполый луч в конце пути.
Безногим в гору не подняться,
Слепым мотор не завести —
Спартанской краткостью абзаца
В ушах прошедшее свистит.
Сырая ткань напомнит вкратце,
Что жизнь нельзя вничью свести…
Стоять. Идти. Лежать. Отжаться.
Опять стоять. Опять идти.

Конечно, жизнь конечна.
И разве это жизнь?!
Бездумно и беспечно,
Как ручеёк бежит.

А если слово вечно,
Так почему, скажи,
Ясны и человечны
Пустые миражи?

Не догорают свечи,
Зажжённые от лжи.
Но если что и лечит,
То это только – жизнь.

Упал на Землю целый небосвод.
Ударившись о твёрдую поверхность,
Катились звёзды. Каждой свой черёд,
И каждую ладонь хотела взвесить.
Да это ж звёзды, это огоньки,
Расплавленные языки металла!
Но здравому рассудку вопреки,
Ты вдруг одну к груди своей прижала.

Огонь не выжег раненую плоть,
Не излечил расшатанные нервы…
А ты сумела всё же превозмочь
Любовь и страх. И в этом стала первой.

Мир лежит на столе, впопыхах позабытый,
Он на стёклышке каплей растёкся, как блин.
А нескладный учёный собакой побитой
На диване калачиком дремлет один.

Целый день колдовал со своим микроскопом,
Раздвигая границы познанья основ,
Он поил себя кофе и яблочным соком,
Заполняя тетрадь плотным ворохом слов.

Очень резво крутились вчера в объективе
Мириады каких-то бессмысленных тел:
Они жили толпой в коммунальной квартире
И с утра разбегались для будничных дел.

Кто-то ссорился с кем-то и тут же мирился,
Кто-то дрался за место под солнцем семье,
А потом убегал и в сторонке делился,
И опять забывался в жестокой борьбе.

Все спешили оставить хоть память, хоть что-то,
Прежде чем раствориться, взорваться, уйти…
Что поделать – такая судьба и работа
В этом мире, который всё время в пути!

И на волну ложиться грудью,
На дельтаплане вниз с вершин,
Какой ещё сусветной мутью
Пытаться путь свой завершить?

Не подломить уже горбушку,
И соль из раны не извлечь,
И обманувшую кукушку
Как старый плед не сбросить с плеч.

А звёзды дразнят каждый вечер,
Не освещая закрома.
Зачем бежать заре навстречу,
Когда она придёт сама?!

Декабрь длинный и холодный
Темнит, морозит и снежит.
Котёнок тощий и голодный
В снегу под окнами лежит.

Свернувшись в шерстяной комочек,
Он весь – предчувствие беды.
Он ласки хочет, солнца хочет
И хоть немножечко еды.

Откройте дверь, незлые люди,
Налейте в миску молока!
Он под диван «ходить» не будет
И шторы рвать у потолка.

Да будет он благословен —
Тот день, когда проказник Бахус
Изрёк: «Мир тлен, навеки тлен —
Зальём его остатки разом!»
Но шли года, нектар крепчал
И взгляд дразнил, бокалы полня.
А трезвость, будто бы причал,
Забилась в пенистые волны.

В кругу друзей, в ночах любви
Напиток гнал тоску и горе
И звал к себе, как корабли
Зовёт задумчивое море.

Он был всегда, везде, во всём:
Он разделял судьбы коварство,
Когда скользил, то был плечом,
Когда болел, то был лекарством.