Евгений Долматовский - Товарищ мой

Может, в Колпине, может, в Рязани
Не ложилися девушки спать —
Много варежек теплых связали,
Чтоб на фронт их в подарок послать.

Украшали их ниткой цветною —
Славно спорился ласковый труд.
Всё сидели порою ночною
И гадали — кому попадут:

Может, летчику, может, саперу —
Много есть у отчизны сынов, —
Иль чумазому парню-шоферу,
Иль кому из бесстрашных стрелков.

А девчонка одна боевая
Написала из песни слова:
«Мой товарищ! Тебя я не знаю,
Но любовь в моем сердце жива».

И записку свою положила
В палец варежки правой она.
Много варежек послано было
В те края, где метель и война.

Получил командир батареи
Эти беличьи пуховички,
Что так нежно, так ласково греют,
Как пожатие женской руки.

Там лежала записка простая,
И бойцы прочитали слова:
«Мой товарищ! Тебя я не знаю,
Но любовь в моем сердце жива».

Командир эти варежки носит.
В днях морозных, ночах боевых
Покрывает их инея проседь,
Но тепло не уходит из них.

...Скоро, скоро одержим победу,
Поезд тронется в светлую рань.
Непременно тогда я заеду,
Может, в Колпино, может, в Рязань.

Чтобы после военной разлуки
Незнакомым спасибо сказать
И пожать эти верные руки,
Что так славно умеют вязать.

Войну мы не все понимали вначале.
И перед отъездом, немного грустны,
Друг другу мы встретиться обещали
В шесть часов вечера после войны.
Запомнив ту присказку хорошенько,
Мы мчались, винтовку прижав к щеке,
Сквозь вьюгу Карельского перешейка
На известью крашенном грузовике.
Шрапнель деревья ломает и ранит,
Снарядом расколоты валуны.
Мы здесь позабыли о том, что настанет
Шесть часов вечера после войны.
Любое письмо в истертом конверте
Могло оказаться последним письмом.
Мы все побывали так близко от смерти,
Что кажется — вовсе теперь не умрем.
Мороз был трескуч, и огонь был гневен.
Ужели мы встретиться не должны,
Сережа Диковский и Боря Левин,
В шесть часов вечера после войны?
Тот, кто пройдет по нашему следу,
По минным полям, быть может, поймет.
Какой ценой мы взяли победу,
Преодолевая гранит и лед.
И все же нам страшно и весело было
У взорванной крепостной стены,
И мы не заметили, как пробило
Шесть часов вечера после войны.

Хоть и не все, но мы домой вернулись.
Война окончена. Зима прошла.
Опять хожу я вдоль широких улиц
По волнам долгожданного тепла.

И вдруг по небу проползает рокот.
Иль это пушек отдаленный гром?
Сейчас по камню будет дождик цокать
Иль вдалеке промчится эскадрон?

Никак не можем мы сдружиться с маем,
Забыть зимы порядок боевой —
Грозу за канонаду принимаем
С тяжелою завесой дымовой.

Отучимся ль? А может быть, в июле
По легкому жужжащему крылу
Пчелу мы будем принимать за пулю,
Как принимали пулю за пчелу?

Так, значит, забывать еще не время
О днях войны?
И, может быть, опять
Не дописав последних строк в поэме,
Уеду (и тебе не привыкать!).

Когда на броневых автомобилях
Вернемся мы, изъездив полземли,
Не спрашивайте, скольких мы убили,
Спросите раньше — скольких мы спасли.

Середина двадцатого века,
Полпланеты войною гремит.
Вон летит вдоль дороги лелека,
Украинская птица летит.

Что летишь ты за нашей колонной,
Вдруг покинув гнездо на трубе?
Или хаты в долине зеленой
Показались чужими тебе?

Перепахана танком пшеница,
Разворочен снарядами шлях.
Улетает печальная птица,
Тихий мир унося на крылах.

Нет у нас ни покоя, ни дома,
Маки в поле цветут не для нас.
Лишь раскат орудийного грома
Да к отходу тревожный приказ.

Птица счастья! Тебе непонятно
Отступление наше! Ну что ж,
Будет день, ты вернешься обратно
И разбитую хату найдешь.

Пусть вода станет красною в реках,
Пусть сгорит наша юность в борьбе,
Чтобы вновь прилетала лелека
И свивала гнездо на трубе.

Украина, Украйна, Укр а ина,
Дорогая моя!
Ты разграблена, ты украдена,
Не слыхать соловья.

Я увидел тебя распятою
На немецком штыке
И прошел равниной покатою,
Как слеза по щеке.

В торбе путника столько горести,
Нелегко пронести.
Даже землю озябшей горстью я
Забирал по пути.

И леса твои, и поля твои —
Все забрал бы с собой!
Я бодрил себя смертной клятвою —
Снова вырваться в бой.

Ты лечила мне раны ласково,
Укрывала, когда,
Гусеничною сталью лязгая,
Подступала беда.

Все ж я вырвался, вышел с запада
К нашим, к штабу полка,
Весь пропитанный легким запахом
Твоего молока.

Жди теперь моего возвращения,
Бей в затылок врага.
Сила ярости, сила мщения,
Как любовь, дорога.

Наша армия скоро ринется
В свой обратный маршрут.
Вижу — конница входит в Винницу,
В Киев танки идут.

Мчатся лавою под Полтавою
Громы наших атак.
Наше дело святое, правое.
Будет так. Будет так.

Вслед за фронтовою сводкой
Ночью, на волне короткой, —
Лепет снежный, гул морозный,
Голос нежный, голос грозный:
Тихо-тихо, словно плача,
Зашуршала передача.
Голос друга, стих Тарасов
Передал в ночи Саратов —
Слушай сына, Украина,
Одинокая руина.
Мы придем в твои просторы,
Мы изгоним волчьи своры!
Но пока долга разлука...
Кто поймет, какая мука
Рядом с Волгою суровой
Слушать плеск волны Днепровой.
Друг мой, я ль тоски не знаю
По оставленному краю —
Ведь и мой московский тополь
Перешел теперь в Чистополь.
Меркнет дальний колокольчик.
...Митинг в студии окончен.
Ты идешь до дому узкой
Белой улицей Приютской.
В крае тополя сквозного
Нет названия такого.

На хуторе, за выжженным селеньем,
Мы отдыхали перед наступленьем.

Всю ночь ворчали мы. Признаться честно,
На земляном полу нам было тесно.

Но шире не было в селе хатенок.
По нашим головам ходил котенок.

И каждый ощущал плечо иль руку,
Тепло соседа — близкую разлуку.