Александр Новаковский - Август, Прощание с темой

Александр Новаковский

АВГУСТ

ПРОЩАНИЕ С ТЕМОЙ

Александр Новаковский - одни из создателей и редакторов журнала 'Сумерки', журнала, каждый номер которого сделан так монолитно, что можно говорить о нем как о едином тексте, о цельном художественном произведении. Редактор перестает выполнять роль 'собирателя рукописей', а становится творцом, Автором.

Если 'Сумерки' его создатели определяют как журнал традиционной петербургской культуры, то и к стихам Александра Новаковского это относится в полной мере. Стихи петербургские не только топографически (далеко не везде мы непосредственно встречаемся с городом), они развивают мифологему города, осваивают ее уже в новом времени. Город призрачен и бесплотен, и мечущаяся сквозь него душа запечатлевает какие-то знаки: 'дом Бенуа', 'остатки витражей', 'камин и лифт, царапины и тени', - но все это сливается в серую недобрую морось и растворяется в темноте. Ощущение зыбкости, ненадежности, непрочности пронизывает всю лирику А. Н., не только петербургские строки. Но главная тема - отнюдь не отрицание бытия. Сквозь покровы, туманы и призраки зданий и вещей, лиц и чувств герой А. Н. Вслушивается в пространство, ищет утерянный смысл, пытается прикоснуться к Вечности.

Елена Семенова

АВГУСТ

* * *

И снова в ту же реку. Что там дважды:

Столь часто, сколько жизни. Остывает,

как память, наша чаша. День ли каждый

Подтачивает сердце. Все бывает

Не вовремя. Разгадывай итоги,

Запнувшись, возвращайся к середине.

На разные вступившие дороги,

Мы оглянулись и стоим доныне,

Подобно той, не вынесшей ухода,

Любившей то, что прожито, сильнее,

Чем Бога, мужа, будущие годы...

Но Лот ушел, а не остался с нею.

Река течет, меняя наши лица

И незаметно исправляя даты.

Не оглянуться - хоть остановиться.

И снова в ту же реку, как когда-то...

1991

АВГУСТ

Александр Новаковский

* * *

Трава и дождь, сплетаясь воедино,

Опутывали души и тела.

Желтели листья липы и рябины.

Мы в комнате сидели у стола.

Шуршала мышь, скрипели половицы,

Смеялась дочь, раскинувшись во сне,

И мотыльки сидели, словно птицы,

Застыв на облупившейся стене.

Жена сказала: 'Морок предосенний

Тут что ни день становится страшней

Пора домой от этих опасений,

От шорохов вечерних и теней'.

Кончалось лето. Бормоча невнятно,

Стирал поспешно, хмуро, невпопад

Лиловой лапой розовые пятна

По облакам разбрызганный закат.

1990

* * *

Так ночь ненадежна. Дрожащие пальцы

свои

Ведет по верхушкам деревьев, стучится в

закрытые рамы,

Дрожит в сквозняках от холодной чужой

нелюбви

И звезды теряет, и не доиграть

мелодрамы.

А нам утешаться копеечным жалким умом,

Нам ночь-оборванка, конечно, изменит с

рассветом,

Мы заперли дом, мы закроемся пледом и

сном,

Мы это читали, мы знаем, довольно об

этом.

И хватит за окнами слушать надрыв и

надсад,

Не стоит усилий на это настраивать души,

Устали актеры, напрасно темнеет фасад,

И мечется ночь - с каждым разом все

тише и глуше.

1989

* * *

1

Всему свой срок. Ленивые созвучья

Растворены в тяжелом летнем зное.

Скрипят деревья, растопырив сучья,

И кто-то громко дышит за спиною.

Иссохло время. Из мешка худого

Не извелку ни радости, ни страха...

Дух дышит там, где плоть уже готова

Внимать, гореть и восставать из праха.

2

Те узелки на память, что когда-то

Завязывал до времени, до срока,

Истлели, расползлись по прошлым датам,

Забытым строчкам - ни следа, ни прока

Мне не оставив. Лишь наполовину

Построенные храмы. Кто там ныне сдирает мох, замешивает глину

И молится в сверкающей долине...

1991

МАРФА

А бедная Марфа хлопочет по дому

И новые блюда выносит опять,

Мария же Слову внимает благому,

А Слово никто не сумеет отнять.

Все выпито, съедено, горы посуды,

До ночи уборка и стирка с утра.

А годы идут. В никуда. Ниоткуда.

Блаженна Мария. Лентяйка. Сестра.

1989

* * *

...и в городе мне страшно проходить

знакомыми из прежнего дворами,

проспектами. Как будто наследить

в музейном зале, где уже не нами

вздохнет январь, но кажется опять:

все лица переменятся к апрелю,

и вспять вернет умевшее пленять:

похмелье снега, ветер канители

и карусель событий и долгов.

Возможны варианты, век не прожит.

Недомолчали в царстве дураков

договорим когда-нибудь, быть может.

1989

ДРУГУ СТИХОТВОРЦУ

(Антологическое послание)

Не пострадаешь - не поешь,

Не станешь гладеньким и сытым.

Когда же соль проела плешь,

Уже неловко быть убитым.

Тогда бери свой чемдан

И собирайся понемногу

Увидеть чудо дальних стран,

Торить известную дорогу.

Ведь даже солнце ввечеру

Там отдыхает в экипаже.

'И пальцы просятся к перу':

'Судьба людей повсюду та же'.

1989

* * *

Мы просыпали речь,

Удержали одни междометья.

Не смогли устеречь

Разорвавшее путы столетье.

Затоптав имена

И развеяв по миру глаголы,

Век менял времена

И немые листал протоколы.

Словно двери с петель,

Сдунул пыль переносных значений,

И металась метель,

Заметая следы исключений.

У кирпичной стены

Безъязыкие корчатся души.

Все слова сочтены.

Что услышит имеющий уши?

1989

* * *

А. С.

Ночное средство перемолвить скуку:

Так далеки и время и страна,

Что кажется: протягиваю руку

Из пустоты неснившегося сна.

Набор созвучий не тревожит стены,

Нагроможденья лет, людей, границ...

Давно любовью кажутся измены

Когда-то ненаписанных страниц.

1993

* * *

Черный август прячет лето

Под подкладкой облаков,

И теряет крошки света

Тень исчезнувших домов.

Из пустых провалов ночи

Чьи-то слышатся слова.

Глуше, тише и короче

Этих месяцев глава.

Сколько лет в горсти осталось,

Сколько прожито уже,

Сколько нам всего досталось

На четвертом этаже...

1993

* * *

Я написал бы, да боюсь слова

коварно мстят за наше постоянство,

Обиняком, намеками, едва

Цепляясь за дрожащее пространство.

О, если б тени, отраженья нас,

Я говорил бы, не боясь подмены,

Но сколько раз, родная, сколько раз...

Ты помнишь: трубы, рухнувшие стены...

Я не хочу, чтоб время истекло,

И напишу про август, дождь и лужи.

Позволить звукам... И не так тепло.

Я написал бы... Лист осенний кружит.

1993

ПСАЛОМ 41

Как лань стремит свой бег к потокам

влаги,

Душа моя к Тебе стремится, Боже,

Сквозь немоту исписанной бумаги,

Сквозь все, что плоть преодолеть не

может.

Я день и ночь слезами, словно хлебом,