Александр Владимирович Соболев - Бухенвальдский набат

От родимого порога,
круто к небу от земли,
прямо на свиданье с Богом
меня нынче повезли.

Стоит в магазине у входа швейцар.
Устал он к двенадцати:
все-таки стар.
Плывет
и плывет
человечий поток...
Незряче глядит на толпу старичок.
Часы пробивают
и шесть, и семь...
Швейцар задремал, не замечен никем.
Но вот и — восемь!
Звонок — один...
Поднялся швейцар,
в ореоле седин.
Второй.
Продолжительный третий звонок!
Старик
рассекает
дверью поток:
— Граждане, восемь!
Закрыт магазин!
У запертой двери стоит —
Властелин!

Не то за круглый стан,
не то за тихую натуру
попал обыкновеннейший баран
в номенклатуру.
Покуда управлял он стадом,
Волкам жилось что надо!
Они «точили»
белые клыки о шашлыки
и жрали сало до отвала...
Но вот Баран с поста смещен.
Однако
он был без промедленья утвержден
главой к сторожевым Собакам.
Понятно,
какова охрана
под предводительством
Барана:
овчарки спали ночь,
резвились целый день —
тащи добро, кому не лень!
Пришлось опять
номенклатурного
с работы гнать.
Но вскоре
он наследил в «Копытконторе»
затем
перемутил «Главводопой»,
затем...
Затем, в конце концов, открыли,
что он всего-то навсего —
баран простой...
И ахнули:
«А где ж мы раньше были?!»
Мораль: к руководящему посту
не допускай барана
за версту.

То не мираж,
бывает в жизни так:
какой дорожкой — неизвестно
(но факт, не по стене отвесной),
попал на сто второй этаж
Червяк.
От непомерной высоты
он возомнил себя титаном.
И, как ни странно,
стал Солнце окликать: — Эй, ты!
А что касается Луны
и звезд второй величины,
Червяк заметил между прочим:
— Да это так, пятно. И многоточье...
Ему смотреть на Землю не с руки:
— Ну, кто там? Червяки!
А я, — развязно хвастал он,
— я — Анаконда, я — Питон,
пристала голове моей корона...
Но тут случись Ворона:
— Крра, крра, люблю я червяков!
Раз клюнула — и был «Питон» таков.

Как видите, его величье
легко скользнуло в горло птичье.
Выходит, и на высоте Червяк,
как ни кичись — пустяк!

Жил на свете
Гад с Гадюкою
и Гаденышей баюкали.
И росла семья змеиная,
извивались
твари длинные,
с виду гладкие да сытые,
злющие и ядовитые,
всех кругом нещадно жалили
и при этом
Бога славили.
Был указ об истреблении
этих тварей.
Тем не менее
их хозяева не трогали,
им давали «гоголь-моголи».
От ужаленных,
из жалости,
змеям направляли жалобы...

Растолкуй нам, Богородица,
почему же гады водятся?

Жил на свете
Волк с подруженькой,
и дрожала вся окруженька.
Тут и там
сии разбойнички
для себя имели
бойнички,
сотнями
барашков резали
и телятинкой не брезгали...
Был указ об истреблении
этих тварей.
Тем не менее
стая разрослась
отличная,
и открыли ей
шашлычные...
От баранчиков,
из жалости,
волкам направляли жалобы.

Растолкуй нам, Богородица,
отчего же волки водятся?!

Жила, резвилась
Крыса рыжая,
злая, наглая, бесстыжая.
Днем — с одним,
с другим — потемками...
Крыса сыпала потомками.
Умножались быстро «лапушки» -
копия своей прабабушки.
Был указ об истреблении
этих тварей.
Тем не мене...
Мало ли что было сказано!
Крысы грызли безнаказанно,
и Священное Писание
им сгодилось на питание.
От искусанных,
из жалости,
крысам направляли жалобы.

Растолкуй нам, Богородица,
отчего же крысы водятся?!

Бывает всякое на свете...
Осел служил в Музлессовете
и с мудростью ответосла
решал дела.
Однажды притащили два Барана
Ослу концерт для барабана.
Осел воскликнул: «Браво! Браво!
Вас, братцы, ждет большая слава!»
За сочиненье для коров
«Вечерний рев»
пикантная Ослица
была восхвалена как мастерица.
...Ив ясный день в начале лета
к Ослу явился Соловей.
Предстать пред взором музавторитета
он не решался много дней.
Но поздно, позади порог...
«А может, консультант не очень строг?»
подумал Соловей с волненьем
и робко ноты протянул...
На серенькую птичку с удивленьем
Осел взглянул,
зевнул,
по нотам пробежал понуро,
хотел изречь: «Халтура!» —
но, вспомнив басню едкую Крылова
про глупого Осла и Соловья,
подумал:
«Нет, сплеча рубить нельзя».
И вслух сказал: — Кажись, толково,
но, видите ли, я не знаю глотки,
чтобы могла такое «си» пропеть...
Творение нуждается в доводке,
в солидной обработке,
А там уж как решит Медведю...

Да, нынешний Осел в сужденьях дипломат,
и предка своего вредней он во сто крат!

Решив, что дорогой наряд
любого ставит в первый ряд,
Свинья себе приобрела
роскошное пальто из габардина
и прямиком, из магазина,
во двор пришла.
— Ого, — какая вы, Хавронья! —
сказал Козел не без иронии, —
теперь вас не узнать —
ну просто «знать»!
— С кем говоришь, грубятина, невежда?!
Сидел бы ты в хлеву в такой одежде,
— Свинья Козлу отрезала в упор:
— Позор!
— Ох, до чего ж вы интересны, —
двусмысленно польстил Полкан.
— А ты все паришься, болван,
в своем костюме грубошерстном!
Не тявкай и не зли меня, —
брезгливо бросила Свинья.
С тем модница полезла в грязь,
где с наслажденьем разлеглась.
––––––––––––

Нет, никакие габардины
не смогут скрыть свиной щетины.

На чердаке,
в укромном уголке,
под сеткой паутины,
стояла толстая Дубина.
Неведомо когда
и кто занес ее туда,
но от нее ни пользы, ни вреда
ни потолку, ни крыше.
Гуляли смело по Дубине мыши,
иной раз крыса краешек грызнет,
иной раз пробегут по ней букашки...
Кому ж на ум придет
бояться деревяшки?
Но вот однажды на чердак
залез Дурак —
дороднейший детина.
Ему попалась на глаза Дубина.
— Эх, хороша! — взыграла сила Дурака,
а у него была крепка рука.
Дубиной он взмахнул над головой —
полкрыши враз долой!
— А ну, держись! — Дурак во весь опор
влетел во двор. —
Сейчас всем будет жарко! —
Одним ударом уложил Овчарку,
хватил сибирского Кота вдоль живота,
и заодно тяжелая Дубина
Корове перебила спину,
короткий счет свела с Козлом...
Разбой прикончил, говорят,
с большим трудом милиции наряд.
–––––––––

Дубина не страшна,
пока орудием не стала Дурака.