Гарри Гордон - Птичьи права

Выглянуло серое солнышко,
Осветило колючки кактуса
На подоконнике. Как-то все
Бледно. Вина на донышке.

В окне напротив сиживал ночами
Сосед-писатель с голыми плечами.

Он сочинял, склоняясь над бумагой,
В глазах стояла голубая влага.

А свет в окне был желтый и осенний,
И падал снег, и было воскресенье.

К холодному стеклу прижавшись носом,
Он видел затихающую осень,

Кровать в моем окне и синий чайник.
И делалось лицо его печальным.

Банальней хорошего вкуса,
Страшней соловья на заре,
Бывалая, тертая Муза
Кастрюльку словесного мусса
Смакует на заднем дворе.

Где редкий, как пух или мусор,
Качается снег в январе.

И помнит плечом полуголым
Элегий седые меха,
И фосфор глубинных глаголов,
И серную терпкость греха.

И в пакостной сей мелодраме
Бесцельное, мелкое зло,
Как в плохо прилаженной раме
Разбитое камнем стекло.

Спасать-приютить и приветить,
Иль, хуже того, — причитать
Нелепо, как петь на рассвете,
Как в сумерки книгу читать.

Широкими руками,
Покрытыми корой,
Сизиф толкает камень,
Беседует с горой.

Угрюмая до дрожи
Родимая стезя:
Чем дольше, тем дороже,
И отступать нельзя.

Он принял за основу
Высокую тщету:
Хватило б духа снова
Не преступить черту —

Какой конец убогий,
Какой напрасный труд…
И отвернутся боги,
И люди засмеют,

Закатятся беспечно,
Зубами заблестят:
— Такую, — скажут, — вечность
Ухлопал на пустяк.

Как школьник, сбежавший с урока,
Последнее время хитро:
Приходит задолго до срока,
И ждет в вестибюле метро.

И маятно ходит кругами,
И трогает стрелки часов,
Бледнея в немыслимом гаме
Подземных глухих голосов.

Глядит, оторваться не может,
На давку у двери входной.
И корчит суровые рожи,
И прячет букет за спиной.

А рядом с полосатыми шатрами
В кривом окошке круглая кассирша.
Смешлива, словно денежка на блюдце,
И у нее — стеклянные сережки.

И музыка раскрашенная льется,
И карлики гуляют по дорожке,
Они — артисты. Вежливо смеются,
Когда атлет их на руки возьмет.

Приходит уважительный народ,
Берет большие синие билеты,
У входа вытирает сандалеты,
И зазывале смотрит прямо в рот…

Я никогда не видел зазывал,
Я все придумал и нарисовал,
А новый цирк — он из стекла и стали.
И карлики давно повырастали.

Ко мне добра осенняя жара.
Пока еще не выпали снега,
И в лопухах крутые берега
Старинной переполненной канавы,
Во мне еще силен наивный навык
Смотреть в окно до самого утра.
Трава прогоркла, пар идет из луж,
Трещит рессора старой колымаги,
Дым от листвы и скомканной бумаги
Возносится, как противленье злу.
Я замечаю трещину на чашке,
И подозренье в старости не тяжко,
Пока еще не выпали снега.
И куклы отрешенная нога,
И венский стул с пробитой сердцевиной
Еще живут открыто и безвинно.
Меня еще чему-нибудь научит
Бег муравья от влажной тени тучи,
Глухой овраг, заросший до бровей,
В захламленной серьезности своей

Ах, осенняя путина.
Влезла муха в паутину,
Нити тонкие прядет —
Ждет, когда паук придет.

Ах, путина. Спозаранку,
Только выйдешь за порог,
Сразу чувствуешь приманку
Листьев, солнца и дорог.

Ветер вырвется на сушу,
Стаи дыма унесет,
Доброта вплывает в душу
Величаво, как осетр.

Сверху кто-то, строг и светел,
Смотрит — что ему душа!
Тянет, тянет свои сети
Хладнокровно, неспеша….

В лопухах снует неловко,
В сонме известковых звезд
Свищет серенький прохвост —
Птичка с детскою головкой.

Чем лопух его привлек,
Тоже — клетка золотая…
Коготком за стебелек
Зацепился и летает.

Тень мясистого листа.
Ни удода, ни клеста…

Какая праздничная осень!
Сжигаем листья на земле.
Наверно, в жертву их приносим
Серьезной мраморной зиме.

Автобус, шлепая по лужам,
Развозит нас сто раз на дню
Не на базар и не на службу,
А просто от огня к огню.

И девушка в шиньоне русом
Садится важно у окна,
И, проявляя массу вкуса,
Читает Фолкнера она.

В ее глазах потусторонних,
Где больше дыма, чем огня,
Мой приговор: я посторонний
И нет надежды у меня.

Я улыбаюсь неуклюже,
Ведь я и вправду не при чем —
Мне ничего от вас не нужно,
И книгу я давно прочел.

Чайка вскрикнула во сне.
Значит, лето на исходе,
Значит, где-то белый снег
Образуется в природе.

Он пока еще далек,
Он пока еще в помине, —
Прошлогодний уголек
В нерастопленном камине.

Он пока еще горяч,
Словно полдень на пригорке…
Август весел, словно врач
Со своей микстурой горькой.

По утрам, умывши лик,
«Как здоровье?» — вопрошает…
Что ж затейник-массовик
Так поспешно отъезжает!

В смехотворной тюбетейке
Массовик любезный наш
С незастегнутой петелькой
На рубашечке «апаш.»

Что затеяно меж лодок,
Среди призрачных сетей?
Шквал отчаянья холодный,
Эпидемия страстей?

Помутнеет берег дальний,
Вскрикнет сонный пароход…
Улетальный, прилетальный
Неминуемый исход.

Из-за пришлого бедняги,
Прошумевшего во рву,
Вдохновенные дворняги
Приседая, цепи рвут.

Вход, уйди и не завидуй,
Посторонним воспрещен.
Вдох — мечта, работа — выдох,
Вдох и выдох — что еще!

Парк, больница, Дом культуры,
Занавески на окне…
Что ты ходишь здесь, придурок,
Громыхаешь в тишине?

По какой веселой пьянке
Громыхаешь на версту
Новенькой консервной банкой,
Присобаченной к хвосту?