Константин Ваншенкин - Примета

Долго в памяти живет
Летний Север.
Ровный свет холодных вод.
Черный сейнер.

Играет бликами стекло.
Наверное, еще не вечер,
Но и не день, хотя светло.
Естествен этот миг и вечен.

Густеет дымки полотно,
Однако виден контур корта.
Фасада первое окно
Фланелью тщательно протерто.

Поломался рубчатый браслет.
Помню и поныне:
На запястье только слабый след,
Нет часов в помине.

Шелестела мягкая трава.
Бил по дубу дятел.
Я не день искал их и не два —
Время зря потратил.

И, по правде, странная печаль
Связана с тем летом:
Времени потерянного жаль —
Не часов с браслетом.

Я теплым днем во рву
Вновь землянику рву,
Вновь ползаю по краю,
Но впрок не собираю.

Что собирать! Жена
В потребностях скромна.
Ест ягоды другие,
От этой — аллергия.

Но десять раз на дню
Я сызнова ценю
Уроки жизни этой —
С примером и приметой.

Сосны печальный скрип,
Случайный белый гриб,
Круги пролетных уток —
Сквозь сердце и рассудок.

И что живу в лесу,
И слышу, как внизу
По вечерам в овраге
Ручей шумит во мраке.

Слышен лай пса.
Виден край пня.
Семь часов — вся
Долгота дня.

Вот и весь срок.
Вот и весь свет.
Посреди строк
Только свой след.

Только свой слог,
Но не точь-в-точь…
День в постель слег
И опять ночь.

Ах, какой лежит в просторах снег,
Словно утрамбован,
Возвышаясь чуть ли не до стрех,
Утром, под Тамбовом.

Ах, какая крепкая зима!
Снег все розовее и плотнее.
Деревушка видится с холма,
Синева морозная над нею.

Ветром пробивает на юру,
И на жизнь у жизни нет запрета.
Неужели я когда-нибудь умру?
Ты прости меня, пожалуйста, за это.

Соснячок дрожит упруго.
Ветер злей и злей.
В синем небе ходит вьюга,
Как воздушный змей.

Раскрутившись полной мерой,
Тащит вперекрест
Свой рассыпавшийся, белый,
Свой метельный хвост.

Как он медленно кружится!..
Вдруг — один разряд,
И пропал он, на крупицы
Снежные разъят.

Раскинул дождик сетку,
Взял ею в оборот
Садовую беседку,
И сад, и огород.

Захлопнуты ворота.
Намокший день сердит.
Ученая ворона
На пугале сидит.

А ветеран-участник
Лег с книжкой на кровать,
Довольный, что участок
Не нужно поливать.

Всего за трешку
Под выходной
Купил матрешку —
Пять штук в одной.

Плыл в гуще рынка,
К другим впритык.
И вдруг — заминка,
И сам притих.

Тая ухмылку,
Почти обман.
Он, как бутылку,—
Ее в карман.

Ну, что за штучка! —
Семья точь-в-точь.
Правнучка, внучка,
И мать, и дочь.

Светло в округе
Среди громад.
Они ж друг в друге
Чуть-чуть гремят.

Как за стеною
Их разговор
Одной с одною
С давнишних пор.

Не то чтоб в доме
Иль у ворот,
А как в альбоме
Отснятый род.

Чудное дело —
Подобный ряд…
Ведь как задело:
Купил — и рад!

Хоть начальник с бумагами в папке.
Хоть какой представитель, хоть кто,—
Как увидит, что режутся в бабки,
Остановится, скинет пальто.

Знать, привык к деревенскому быту.
Ну, а в городе — здесь городки.
— Наклонитесь, возьмите-ка биту!
Или руки у вас коротки?..

Мы играли, ударить умея
Так, что «чижик» свистел на лету.
Запускали газетного змея,
Свою лепту вносили в лапту.

Мне сказал старик глубокий,
Идя деревенькою:
— Ох, в частушках был я докой.
До сих пор все тренькаю.

Обращались к офицерам:
«Ваше благородие».
Я ж к земле таким манером:
«Ваше плодородие».

Симпатичная такая,
Как собака-лаечка,
Никому не потакая,
Пела балалаечка.

В последней электричке,
Как в том паровике,
Внезапна вспышка спички
И отсвет в кулаке.

Здесь что-то от погони,
Здесь как-то все не так:
Пять человек в вагоне
И смутный полумрак.

Небось из общей бражки.
Их плотно держит взор.
А этот кто, в фуражке?
Неужто ревизор?

И вдруг — движенья круты
Как будто кем гоним…
А через полминуты —
Вслед женщина за ним.

Сапоги разбив
По осенним весям,
Не особо весел,
Но и не тосклив,

Землю рыл и рыл
Он в фуфайке ватной,
Фраку адекватной,—
Как он говорил.

Сколько лет прошло! —
Стройный как ацтеки,
Входит в дверь аптеки,
Где внутри светло.

За стеклом витрин
В кассу встал,— пожалуй,
Обновить лежалый
Нитроглицерин.

Лимитчицы — их кличут лимота.
Отчаянного взгляда прямота,
Платочек ослепительный под каской
От брызг или случайного мазка.
А в стороне — шумящая Москва,
Еще вчера казавшаяся сказкой.

Шумит Москва, их всячески храня.
А на полу средь храпа и зевоты
Вповалку деревенская родня,
Приехала еще третьего дня,
У ней свои, понятные, заботы.

Но девочки в кругу трудов иных.
Деревня материнская неблизко.
Все будет в жизни нынешней у них,
И даже постоянная прописка.

Здесь им ведерко или мастерок
Вручила жизнь, подарки раздавая.
И как их этот случай подстерег
Или закономерность роковая?

Не слышал я что-то, но, может быть, есть теплоход
«Марина Цветаева», ходит, к примеру, по Каме;
Что «Анна Ахматова» строгой Невою идет
И мальчик за поручень крепко схватился руками.

Не помню, чтоб в дымке растаял «Борис Пастернак»,
А возле Гурзуфа гудел «Николай Заболоцкий».
Ну, нет — так и нет. Впрочем, их не забудут и так —
Без крупной волны и заботы подчеркнуто флотской.

Каждый фасад озарен за Невою,
Тщательно выделен каждый из них
Той золотой полосой заревою,
Что на опушках бывает лесных.