Константин Ваншенкин - Примета

В оглобельках, понурый,
С репейником в хвосте.
Подергивая шкурой,
Здесь, на восьмой версте.

А эта — с племзавода.
Горячая — вперед!
И с первого захода
Препятствие берет.

Живя своим уставом,—
Как молния в грозу,
Мелькнет в его усталом.
Слезящемся глазу.

После дождичка в четверг —
Тьма опят и сыроежек.
Но смотрю не вниз, а вверх,
Где сверканье высей свежих.

Где такая синева
Над намокшими стволами,
Что стремлюсь туда сперва
С благодарными словами.

Было спокойно за низким окном,
Зелено очень.
Но почему-то он был на ином
Сосредоточен.

Лишь мимоходом журналы листал.
Двигались блики.
Гладил рукой шестигранный кристалл
Выбранной книги.

Мягкая лампа за правым плечом
У изголовья.
Но он не думал уже ни о чем,
Кроме здоровья.

Вот как заклинило нынче его
Резко и туго.
И не осталось уже ничего,
Кроме недуга.

Зря память этого боится…
Пусть перекрашен твой фасад,
Я узнаю тебя, больница.
Я здесь лежал семь лет назад.

Жизнь, может быть, не так сурова,
И, тоже помня о былом,
Придет пора очнуться снова
Цветущим кленом иль щеглом.

Взглянув на бывшее жилище,
Сказать без всяческих досад:
Я узнаю тебя, кладбище.
Я здесь лежал сто лет назад.

Просторы без конца
Завещаны от чистой
Души — самой отчизной
И радуют сердца.

В разрывах синевы
Суровыми отцами
Подарены… А сами
Что сделаете вы?

Юность у вас
Оставляла по-разному след.
Но не угас
Тот, почти одинаковый, свет.

Ах, как порой
Друг на друга походят лицом
Сын пожилой
Со своим моложавым отцом.

«Кавалерист-девица» —
Так Пушкин написал
О Дуровой…
Дымится
В снегу ночной вокзал.

В глазах луна двоится.
Осколков слышен свист.
Артиллерист-девица,
Пилот или связист.

…«Кавалерист-девица» —
В былое настежь дверь…
Но карьерист-девица
Заметнее теперь.

Пора ходить с нее с одной —
Такая карта.
На сердце словно шов сварной,
След от инфаркта.

Да и снаружи есть следы —
И до, и позже.
От окружающей среды
Рубцы по коже.

Прошел врачей, теперь остынь.
Вот это сетка! —
В любой графе своя латынь,
Своя пометка.

Вся эта мелкая цифирь
Как на двухверстке…
И здесь уже иная ширь
Иной разверстки.

Есть у каждого собственный шифр,
Эта область лишь близким знакома:
Комбинации чисел и цифр —
Телефона, квартиры и дома.

Для другого — незначащий звук,
Чепуха, пустяковое нечто.
(Равнодушье, сходящее с рук,
Потому как о мелочи речь-то.)

Для чужого закрыт на засов
Этот мир, где как смутное эхо —
Комбинации глаз, голосов,
Слез, повадок, походки и смеха.

Не страшился спора или драки,—
Ссадины тех дней и синяки
Заживали, будто на собаке,
Все казалось, это пустяки.

Но, глядишь, поля уже в пороше.
Вот зима настала. И пред ней
Доброта становится дороже,
Раны заживляются трудней.

Недавнего рожденья
Мальчишки-остряки.
Во взгляде снисхожденье,
О старших: старики.

Знать, голодом не морят,
Знать, выращен в любви.
Да вижу, вижу: молод…
Ты с наше проживи!

Видели столько!
Вынесли стойко
Горечь утрат,
Голод и хлад.

Так не забудем,
Что нужно людям!..
Мир на земле —
Хлеб на столе.

Темнеет. Около восьми.
Погасли солнечные слитки.
Стоит Твардовский с дочерьми
На даче, около калитки.

Близ милых выросших детей,
Да-да, детей. Большой как башня.
Машину ждут или гостей? —
Теперь это уже неважно.

А важно — тишь, туман, Пахра,
Вдруг вспоминаемые снова,
И быстротечная пора
Былого вечера земного.

Сохранившееся качество —
Радоваться за других.
Стариковское чудачество
Жить при свете дел благих.

И ведь впрямь сквозь эти заросли
Бесконечной душной зависти.
Разрываемые вкось,
Проходить не довелось.

Замечательное качество —
Радоваться за других.
Вы не верите, но, кажется,
Вы задумались на миг.

В праздных блужданиях наших
В дымке прибрежной дуги
С треском взрывается вальдшнеп
Осенью из-под ноги.

В чащу кидается заяц.
Вас напугав заодно,—
Робок, но прыток на зависть,
Что нам известно давно.

Но и сквозь вашу ученость
Вас задевает порой
Дерева незащищенность
Пред топором и пилой.

Перелистан осенний задачник.
Все ответы в тетрадь внесены.
И зима скоро сунет в загашник
То, что прятать пора до весны.

Вот ледок затянул как коллодий
Мимолетные ранки земли.
И внезапных глубинных колотий
Отголоски до сердца дошли.

Он там сейчас, где вечно тьма,
Под редкой травкою осенней.
Но все еще идут тома
Его Собранья сочинений.

И, краешком задев зенит,
Непредсказуемо крылата,
В пространстве песенка звучит,
Им сочиненная когда-то.

Таинственна и стройна,
Пройдя решето отбора,
Задумчивая сосна
Стоит в стороне от бора.

Кора у нее в смоле,
Вся рыжая в отдаленье.
И сока в ее стволе
Повышенное давленье.

Эта липа — вековая.
Буря, в ярости своей
Елки с корнем вырывая,
Повредить не в силах ей.

Сколько долгий возраст длится
В дар отеческим местам?
Может быть, уже сто тридцать?
Может, близится к двумстам?

И представить даже тошно,
Что тех лет летящий дым
Распознать ты сможешь точно
Лишь по кольцам годовым.