Елизавета Полонская - Стихотворения и поэмы

К обеду я тебя не позвала,
Не побраню в сердцах за опозданье…
Придешь, безмолвно станешь у стола…
На вечное ты обречен изгнанье.

Во Францию тебя не позову,
Не покажу любимого Парижа.
Любимых мест тебе не покажу,
Как их глазами сердца вижу.

В Эстонии, на том клочке земли,
Где нам по сердцу люди и природа,
Где наши внуки мирно подросли,
Я проведу последних два-три года.

Вот комната твоя и твой балкон,
Кругом обвитый виноградом диким.
Полуденный к тебе спускался сон,
Когда из сада пахло земляникой.

Ты не сказал мне утром: «Посмотри,
Открылась розовая георгина,
Красотка — цвета молодой зари».
И я кивну тебе. А ты уж минул.

Никто еще в тот год не написал
Из твоего оконца, поздним летом —
На том высоком берегу леса,
Извив реки, зеленый луг на этом.

Вот дятел красноштанный на сосне
Стучит, работает неутомимо.
Как и тебе, уснуть бы так и мне,
А жизнь в цвету пускай проходит мимо.

Я забываю. К счастью человека,
Ему забвенье горечи дано.
Но горькой боли женское зерно
Живет в земле до окончанья века.

Вот предо мной твоя библиотека,
Ищу я книгу в ней уже давно.
Расположенье книг ты знал. Оно
Мне неизвестно. Я теперь калека.

В зажившей ране повернулся нож.
Той книги ты теперь мне не найдешь,
Не попрошу тебя: «Иди, иди!»

Настала нашей общей жизни точка.
По-русски говорят: жди из кусточка,
А из песочка, милая, не жди…

Кто ты, читатель? Век, могучий шквал,
Унес всех тех, кто жил со мною рядом,
Тех, кто любил меня иль порицал,
Критическим сопровождая взглядом.

Задумается над моей строкой
Горячая, колючая девчонка.
И даже критик, слишком молодой,
С иронией меня отметит тонкой.

А жизнь идет. Ей — ни добра, ни зла…
Мы даже с нею не были в разладе.
И все же — я недаром прожила:
На дне останусь тоненькой тетради.

Помню девочку с тугими косами,
С тоненькой тетрадкою стихов…
Старших вы не мучили вопросами,
В жизнь вступили, веря пенью строф.

Были вы заставою воспитаны
И страной Советов взвращены,
Правдой и неправдою испытаны…
Но девичьи виделись вам сны.

И любили вы парней отчаянных.
И детей хотели вы от них.
Но судьба их до смерти замаяла.
Все прошло. Остался горький стих.

На Урале, в зиму запоздавшую,
Прорываясь через лед и тлен.
Прозвучал нам силой небывалою
Голос ваш из ленинградских стен.

Трудной мерой ваша жизнь измерена.
Не сбылись девические сны.
Но любовь родной страны вам вверена,
И земные звезды нам даны.

Оленька, рожденная в метелицу,
Русской сказкой стали вы для нас:
«Ступит — горе под ногами стелется,
Молвит слово — выронит алмаз».

Все неустойчиво, все неверно…
Но ведь и я не иная.
Друг, за тебя подержаться хочу,
Ты — только персть земная.

Медленно, медленно падал занавес,
Но ведь и он не нужен.
Что облака меж собою связывает? —
Ведь и они не дружны…

Будем делать вид по-прежнему,
Детям не надо знанья.
Пусть же отчаянье будет последним
Классом в школе познанья.

Милые, глупые, умные, бедные —
Пусть ничего не знают.
Давай промолчим. Наши песни победные
Им отдадим, умирая…

Все пропало, только запах
Где-то бродит, бродит, бродит,
Где-то в теле колобродит,
Держит сердце в цепких лапах…

Запах тела, запах плоти,
Не уходит, ходит, ходит…
И тебя везде находит,
Резок, ощутим и плотен.

В нем и острый вкус укуса,
Чуть тошнотный запах крови
Раскусить я не беруся,
Что в нем от твоей любови…

Этот запах, запах, запах
Больно ранит чье-то сердце, —
Не мое ли держит в лапах
И окончится со смертью?

Слова, которые писала я когда-то,
Внезапно возвращаются ко мне:
Они теперь, могучи и крылаты,
Звучат в невыносимой тишине.

Устами ссыльных и десятилетий
Они сегодня говорят со мной.
Я счастлива, что я жила на свете
И не напрасно прожит день земной!

Моих наставников благодарю я низко,
Но их уж нет, до них мне не достать…
Хочу я в прошлое послать записку,
Но лучше в будущее посылать!

Вижу вновь твою седую голову,
Глаз твоих насмешливых немилость,
Словно впереди еще вся молодость,
Словно ничего не изменилось.

Да, судьба была к тебе неласкова,
Поводила разными дорогами…
Ты и сам себя морочил сказками,
Щедрою рукою отдал многое.

До конца я никогда не верила.
Все прошло, как будто миг единственный.
Ну, а все-таки, хоть все потеряно,
Я тебя любила, мой воинственный.

Был друг, а может быть, его и нет,
Иль стариком он по Ферраре бродит…
Хотел писать в Москву… ответа нет,
Ведь ненаписанное не доходит.

О молодость, Париж, ноябрь с дождями,
Сад Люксембург, стоял закат в крови…
Он шляпу снял: Давно слежу за вами.
Вы любите? Не стоит он любви.

Вы пишете стихи? — Откуда вам известно?
Я журналист. Я прежде сам любил —
А где ж она? — Ушла как сон прелестный!
В ту комнату с тех пор я не входил.

Так и стоит с закрытыми жалюзи,
Пойдемте, покажу. Тут близки. — Я пошла
И посмотрела дом. Да, дна окна, как узел
Накрепко затянутый, зачеркнутый со зла.

— И вы не знаете, куда она девалась? —
Знать не хочу. — Гуляли долго мы,
Пока не подошла усталость.
Так мы сдружились с ним в преддверии зимы.

А если я люблю,
Хоть, может быть, и в шутку.
А если не внемлю
Я голосу рассудка.

А если мозг в огне
И сердце часто бьется,
А где-то в глубине
Источник тайный льется,

И сладостна его
В крови моей отрада.
Дышу… и ничего
Другого мне не надо.