Николай Тихонов - Полдень в пути

А враг бежит, смятенный и голодный,
Кляня судьбу проклятую свою.
Как завершенье веры всенародной,—
Слова вождя исполнились в бою.

Бойцы идут среди родимых пашен
Победным шагом, грозны и легки,
А их народ зовет: гвардейцы наши,
Любимые, желанные сынки.

Идут бойцы, их губы крепко сжаты,
Лежит на запад огненный поход,
Их движет месть, безжалостный вожатый,
И вражьих тел великий счет ведет.

Громя врага и мстя, мы твердо знаем,
Она пройдет, смертельная пурга.
Последний залп над Рейном и Дунаем
Сразит насмерть последнего врага!

Зима нежданна и проста, зима, а ночи страшно кратки,
Дел бесконечна широта, мелькают дни смертельной
схватки.
Под утро редкий перерыв, в работе отдых
скоротечный,—
И вот он видит, как с горы, страну, забывшую
беспечность,
Страну в походе, на ходу, страну любимую — Россию,
На шапках — красную звезду, в огне просторы снеговые.

Не дни пылают там — века, и в очистительном пожаре
Гудит народная река, и тот огонь ее не старит.
Все так же молодо оно, народа сердце ретивое,
Всех гроз огнем озарено предназначенье мировое.
И он, отдавший жизнь свою служенью радостной
России,
Ведет бестрепетно в бою ее дружины молодые.

Зарей окрашен небосклон… Уж в вечной дымке годы
эти…
Любить Россию так, как он! Что может быть святей
на свете!
Бушует снова вихрь войны, и вновь зима и ночи кратки,
И стонут вновь поля страны под топотом смертельной
схватки.
Страна в походе, бой идет, в народном сердце мести
пламя,
И знамя Ленина встает опять над русскими полками!

Да, в Ленинграде падают снаряды
Зарею, в полдень, на исходе дня,
Его гранит осколками граня
И осыпаясь дымной колоннадой.
Но что столпы визжащего огня,
Развалин наших тихие громады,
Когда над теплым пеплом Сталинграда
Летит победа, крыльями звеня.

С лесной красой простились мы старинной,
Для дзотов нам нужна была она,
Для блиндажей, для надолбов нужна,—
Со всей страной делили подвиг длинный,
Чтоб ожила азовская волна,
Зазеленели волжские равнины.
Вздохнул свободно тополь Украины,
Кубанский клен, кавказская сосна.

Была зима — ту зиму не забудем,
И вновь зима — средь городов седых,
Где враг сгубил и зданья и сады,
Все вместе нынче радоваться будем,
Когда бойцов великих и родных,
Из рабства извлеченные, как в чуде,
Советские измученные люди,
Смеясь и плача, обнимают их.

В том казаке, что дрался на Неве,
Жил вольный Дон, вовек неукротимый,
И за Эльбрус с его папахой дымной
Шел ленинградец горцев во главе.
Украинские, — где-нибудь у Тима,—
Сердца в бою вдруг билися живей:
Сквозь вьюгу боя кликал сыновей,
Ломая лед неволи, Днепр родимый.

Сегодня примет красная столица
Лет боевых и славных дел парад.
Пусть все знамена встанут нынче в ряд,
И Перекоп, и скромный тот отряд,
Что первым шел под Псковом с немцем биться.
Так старый воин доблестью гордится —
Вновь ленинградцу шлет привет Царицын,
И Сталинграду — братский Петроград.

Сияет майский Ленинград,
Народных волн кипенье.
Глядит мальчишка на парад.
Весь красный от волненья,

Как лес, пред ним штыки растут,
Блестят клинки нагие,
Какие танки мчатся тут.
Броневики какие!

Идут большие тягачи
И тянут сто орудий,
На них сидят не усачи,
А молодые люди.

И шепчет мальчик, как во сне.
Пленен зеленой сталью:
«Вот если б мне, вот если б мне
Такую б пушку дали!»

Мальчишка рос, мальчишка креп,
Носил уж галстук бантом…
Глядишь, уж ест солдатский хлеб,
Стал мальчик лейтенантом.

И пушку дали, целый склад
Снарядов чернобоких,
И вышел мальчик на парад
Смертельный и жестокий.

Там, где залива плещет вал,
На солнечной опушке,
Там, где ребенком он играл,—
Свои поставил пушки.

За ним был город дорогой,
За ним был город милый,
А перед ним — леса дугой,
Набиты вражьей силой.

И через голову идут
Куда-то вдаль снаряды,
Не вдаль враги куда-то бьют,
А бьют по Ленинграду.

И он, сжимая кулаки,
Сквозь все пространство слышал
И стон стекла, и треск доски,
И звон разбитой крыши.

Он представлял себе до слез
Так ясно это пламя,
Что рвется там и вкривь и вкось
Над мирными домами:

Над домом, где родился он.
Над школой, где учился,
Над парком, где в снегу газон,
Где в первый раз влюбился.

Кричал он пересохшим ртом:
«Огонь!»— кричал, зверея.
Стегал он огненным кнутом
По вражьей батарее.

И, стиснув зубы, разъярен,
Сквозь всех разрывов вспышки,
Всегда мальчишку видел он,
Шел улицей мальчишка.

Совсем такой, каким был сам,
Весенний, длинноногий,
Неравнодушный к воробьям,
Такой — один из многих.

И сам он был как воробей,
Как те, немного тощий,
Шептал себе он: «Не робей!
Храбрись, так будет проще!»

Лишь вражий залп отбушевал
И дым унесся пьяный,
Уж он осколки подбирал
Горячие в карманы.

И так он сердцу близок был
За гордость и за смелость,
Что весь свой гнев, что весь свой пыл
Ему отдать хотелось.

«Такого мальчика не тронь!»
От ярости бледнея,
Вновь лейтенант кричал: «Огонь!
Бей беглым по злодеям!»

…И наступила тишина,
Над зимней рощей реет…
«К молчанию приведена
Фашистов батарея».

«Приведена? Ну, хорошо.
То дело нам знакомо…
Так, значит, мальчик мой дошел,
Поди, сидит уж дома…»—

«А что за мальчик?» — «Это так,
Так, вспомнилось чего-то,
Ведь не о мальчике, чудак,
У нас сейчас забота».

И, сам на мальчика похож,
Лукавый, легкий, тощий,
Чуть усмехнувшись, лейтенант
Пошел вечерней рощей.

Герасименко, Красилов, Леонтий Черемнов —
Разведчики бывалые, поход для них не нов.

Стоят леса зеленые, лежат белы снега,—
В них гнезда потаенные проклятого врага.

Зарылись дзоты серые, переградив пути,
Ни справа и ни слева их никак не обойти.

Зарылись норы вражьи в приволховском песке,
На них идут разведчики, гранату сжав в руке.