Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения

Смотря на милую, он ржет; она,
Как будто понимая, ржет ответно;
Как женщина, вниманьем польщена,
По виду же капризно-неприветна;
С презреньем отвергает пыл коня,
Копытом от себя его гоня.

Тут, приуныв, он хвост свой опускает,
Которым, как опущенным крылом,
Разгоряченный круп свой освежает;
Он бьет копытом; мух он ловит ртом.
И милая, заметив, как он взбешен,
Смягчилась вдруг, и конь был вмиг утешен.

Хозяин пробует коня поймать;
Но тут кобыла дикая в испуге,
Чтоб не попасться, понеслась опять;
За нею — конь, стремясь к своей подруге.
Как бешеные, мчатся в лес стремглав,
Ворон, их обгонявших, перегнав.

Адонис сел, погоней раздраженный,
Кляня строптивый норов скакуна;
И вновь Любви, любовью истомленной,
Возможность счастье вымолить дана.
Ведь говорят, — втройне любовник страждет,
Чье сердце тщетно высказаться жаждет.

Закрытая пылает жарче печь,
Запружена, река бурлит, вздымаясь;
Так с затаенной скорбью: только речь
Огонь любви смиряет, изливаясь.
Но если сердца адвокат молчит,
Клиент совсем отчаяньем убит.

Он покраснел, ее приметив близко,
Как уголек, что ветром разожжен;
На гневный лоб надвинул шляпу низко
И в землю взор потупил он, смущен,
Как будто бы ее не замечая,
Исподтишка ж за нею наблюдая.

О, стоило за нею наблюдать,
Как приближалась, крадучись, к упрямцу!
Как цвет лица менялся, чтобы дать
То бледности победу, то румянцу!
Вот только что была совсем бледна,
И вдруг зарницей вспыхнула она.

Вот подошла, колени преклонила,
Как бы любовник, перед ним с мольбой;
Одной рукою лоб ему открыла,
К его лицу притронулась другой.
И на щеке, нежней ладони нежной,
Остался след, как бы на глади снежной.

Что за борьбу ведет со взглядом взгляд!
К его глазам ее глаза взывают;
Те, глаз ее не видя, в них глядят;
Мольбу одних другие отвергают;
И токи слез, ее затмивших взор,
Немой игре сопутствуют, как хор!

Вот руку юноши приподнимает:
В темнице снежной — лилия; вокруг
Слоновой кости — алебастр; сжимает
Столь белого врага столь белый друг.
Желанье спорит с нежеланьем, словно
Клюют друг друга голубки любовно.

Так инструмент души ее [5] Язык. звучит:
"О, лучший в смертном хороводе зримом,
Будь я тобой, ты мною, — говорит, —
Ты с сердцем раненым, я с невредимым, —
Тебе б помог один мой нежный взгляд,
Хоть исцелил бы только плоти яд".

"Не тронь мне руку, дай", — он молвит живо.
"Дай сердце мне мое, — она в ответ, —
Иль, закаленному тобой на диво,
Не сохранить ему от вздохов след;
Любовным стонам не внимать глубоким
Ожесточенному тобой, жестоким".

"Стыдись, — воскликнул он. — Пусти меня;
Не удалось потешиться мне ныне;
Из-за тебя лишился я коня.
Уйди, оставь меня в моей кручине:
Вся мысль моя, забота вся о том,
Как завладеть опять моим конем".

Она в ответ: "Как должно, приближенью
Желанья пылкого внимал твой конь:
Страсть подлежит, как уголь, охлажденью,
Иначе сердце подожжет огонь.
Пределы есть у моря, не у страсти:
Твой конь бежал, ее покорен власти.

"Подобно кляче, он стоял, смирен,
Привязан к дереву уздой ременной,
Но лишь любимую завидел он,
Как, сбросив с головы ремень презренный,
Он узы жалкие неволи рвет,
Освобождая спину, грудь и рот.

"Кто, милою любуясь обнаженной,
Белее простынь, мог бы не желать,
Взор насыщая, ею упоенный,
Другим всем чувствам наслажденье дать?
Кто, малодушный, в стужу коченеет,
А все к огню приблизиться не смеет?

"Позволь вступиться, милый, за коня;
И пользоваться сладостным мгновеньем
Учись у скакуна: скорей меня
Научит он не словом — поведеньем.
Учись любить; наука не сложна:
Раз навсегда усвоится она".

"Любви, — он молвит, — не желаю знать я.
Будь это вепрь, — за ней погнался б я;
Велик заем, и не хочу должать я;
Любви не жалует любовь моя;
Жизнь в смерти, — это знаю по рассказам, —
Она и плачет и смеется разом.

"Кто нераскрытой станет почку рвать?
И кто носить несшитым платье станет?
Когда росток хотя немножко смять,
Бесплодно, не расцветши, он завянет.
Конь, если рано он оседлан был,
Навек лишится резвости и сил.

"Ты так мне сжала руку, что мне больно;
Расстанемся; и брось, не пустословь.
Не осаждай мне сердце: добровольно
Оно не впустит за стены любовь.
Ни льстивым клятвам, ни слезам притворным
Не сделать бреши в сердце столь упорном".

"Как! Говорить умеет твой язык?
О, лучше б ты был нем иль я — глухая!
Сиренный голос твой в меня проник,
Мне бремя этим вдвое отягчая:
Небесный диссонанс, исполнен звук
Для слуха музыки, для сердца — мук.

"Слепая, через слух бы я любила
Твой мир незримый, внутренний, живой;
Глухую внешность бы твоя пленила,
Все чувства мне затронув красотой.
А если б слух мне изменил и зренье,
Любовь питало бы прикосновенье.

"Пусть прикоснуться я бы не могла,
Утратив зренье, слух и осязанье,
Не меньше бы любовь моя была,
Когда б осталось мне лишь обонянье:
Ведь аромат дыханья твоего
Несет любовь впивающим его.

"Для вкуса что за пир ты б мог представить,
Кормилец чувств других! Ужель они
Не пожелали б вечно пир свой править,
Напомнив Подозренью: дверь замкни,
Чтоб не нарушен праздник был отрадный
Незваной гостьей, Ревностью досадной!"

Раскрылись снова алые врата,
Чтоб послужить его речам исходом,
Как алость зорь, хотя вещает та
Грозу полям, крушенье мореходам,
Беду пернатым, горе пастухам,
Вихрь и ненастье людям и стадам.

Она зловещий признак замечает:
Так стихнет вихрь пред тем, как дождь польет,
Оскалит зубы волк, потом залает,
И слива лопнет, прежде чем сгниет.
Так мысль его, как пуля из мушкета,
Ее сразила до его ответа.

Лишь он взглянул, упала вдруг она:
Убит и оживлен любовник взглядом;
Боль от обид улыбкой смягчена;
Блажен банкрот, вдруг овладевший кладом.
Сочтя Венеру мертвой, щеку ей
Бьет глупый мальчик; стала та красней.

Намеренье он бросил, пораженный,
Ей отповедь суровую прочесть,
Любовью в том хитро предупрежденный:
Уловка делает упавшей честь!
Она в траве лежит, как бы убита,
Пока в нее любимым жизнь не влита.

Он теребит ей щеки, губы, нос,
Сгибает пальцы, пульс ей крепко давит;
Так зло, которое он ей нанес,
Он думает, хоть чем-нибудь исправит,
И вот целует; век бы ей лежать,
Лишь продолжал бы милый целовать.