Уильям Шекспир - Поэмы и стихотворения

XI.

Отецъ мой, говоритъ она, хотя вы и видите во мнѣ жалкое созданіе, увядшее какъ будто отъ времени, не думайте, что я стара. Меня удручаютъ не годы, но горе. Еще и въ настоящее время я цвѣла-бы, какъ только-что распустившійся цвѣтокъ, если-бы я посвятила свою любовь себѣ самой, а не другому.

XII.

Но, горе мнѣ! Я слишкомъ скоро согласилась на сладкія предложенія одного молодого человѣка, который хотѣлъ завладѣть моей любовью. Природа одарила его столькими внѣшними прелестями, что глаза молодыхъ дѣвушекъ такъ и приковывались ко всей его особѣ. Нуждаясь въ прислужницѣ, любовь выбрала себѣ его для убѣжища. Съ тѣхъ-же поръ, какъ она поселилась въ такомъ прекрасномъ мѣстѣ, она находилась какъ-бы въ новомъ храмѣ, и снова ей покланялись какъ божеству.

XIII.

Его темные волосы висѣли завитыми кудрями, и самое легкое дуновеніе вѣтра бросало ему на уста шелковистыя пряди ихъ. Какъ сладко сдѣлать себя такимъ пріятнымъ для всѣхъ! При каждомъ брошенномъ на него взглядѣ душа восхищалась, такъ какъ въ его чертахъ былъ намѣченъ весь тотъ блескъ, который фантазія приписываетъ раю.

XIV.

Возмужалость только начинала пробиваться на его подбородкѣ; пушокъ феникса, похожій на нестриженный бархатъ, только началъ появляться на его несравненной кожѣ, нагота которой выходила изъ-подъ этого зарождающагося покрывала и этой новой своей жертвой какъ-бы пріобрѣтала новое значеніе. И самыя боязливыя его поклонницы колебались, не зная, выигрываетъ-ли, или проигрываетъ отъ этого его красота.

XV.

Его внутреннія качества были также рѣдкостны, какъ его красота, голосъ его былъ нѣженъ, какъ голосъ молодой дѣвушки, и онъ часто пользовался этимъ свойствомъ его, но, какъ скоро его задѣвали мужчины, то въ его голосѣ слышна была цѣлая буря, буря, какія бываютъ въ апрѣлѣ и маѣ; хотя вѣтры въ это время и кажутся озлобленными, но дуновеніе ихъ на самомъ дѣлѣ мягко. Нѣжность, которую можно было предположить въ немъ по его юному возрасту, скрывала, слѣдовательно, подъ своимъ лживымъ одѣяломъ рѣшимость и откровенность.

XVI.

Какъ хорошо сидѣлъ онъ на конѣ! Часто говорили, что конь его занялъ свой пылъ у всадника. Конь какъ бы гордился служить ему, какъ бы чувствовалъ себя облагороженнымъ тѣмъ, что имъ владѣетъ такой человѣкъ, и какъ онъ умѣлъ поворачиваться, скакать, мчаться въ галопъ! Можно было поспорить о томъ, конь-ли получилъ свое благородство отъ кавалера, ила кавалеръ обязанъ своею ловкостью воспріимчивости скакуна.

XVII.

Но рѣшеніе быстро склонялось въ сторону хозяина. Его собственныя манеры давали жизнь и ловкость всему, что приближалось къ нему и украшало все это. Его особенность и прелесть были въ немъ, но не въ его роскоши. Всѣ украшенія были прикрашены самимъ мѣстомъ, которое они занимали; они были только аксессуарами, которые, при всемъ своемъ умѣломъ расположеніи, ничего не прибавляли къ его красотѣ, но, наоборотъ, получали отъ него всю свою прелесть.

XVIII.

Точно также на концѣ его властныхъ губъ покоились всевозможныя доказательства, глубокомысленные вопросы, быстрые отвѣты и сильныя разсужденія, и всѣ они безпрестанно пробуждались къ его услугамъ. Въ его распоряженіи были всевозможныя слова и краснорѣчіе, чтобы заставить смѣяться плачущаго и плакать смѣющагося. Онъ схватывалъ всѣ страсти въ ловушку своего каприза.

XIX.

Такимъ образомъ онъ владѣлъ сердцемъ всѣхъ, юныхъ и старыхъ; всѣ, мужчины и женщины, въ восхищеніи жили съ нимъ мыслью или же образовывали его почтительную свиту всюду, гдѣ бы онъ ни появлялся. Согласіе какъ по волшебству предупреждало его желанія. Всѣ, спрашивая у себя, чего онъ желаетъ, обращались къ своей волѣ и подчиняли ее его волѣ.

XX.

Многіе достали себѣ его портретъ, чтобы напоминать себѣ его внѣшность и останавливать на немъ свою мысль, дѣйствуя какъ тѣ сумасшедшіе, которые сохраняютъ въ своемъ воображеніи великолѣпные виды тѣхъ парковъ и замковъ, которые встрѣтили они по дорогѣ. Мысленно присваивая ихъ себѣ, они находятъ въ своей фантазіи болѣе удовольствія, чѣмъ тотъ подагрикъ-баринъ, который владѣетъ ими въ дѣйствительности.

XXI.

Точно также многія женщины, которыя даже ни разу не касались его руки, любили воображать себя любовницами его сердца. Я сама, увы, жившая на свободѣ и всецѣло принадлежавшая себѣ самой, была введена въ соблазнъ такимъ соединеніемъ искусства и юности; я посвятила всѣ мои привязанности его соблазнительной мощи и отдала ему весь цвѣтъ моей юности, оставивъ себѣ одинъ стебель этого цвѣтка.

XXII.

Между тѣмъ я все-таки не хотѣла, какъ нѣкоторыя мнѣ подобныя, ни требовать чего либо отъ него, ни дѣлать какихъ либо уступокъ его желаніямъ: повинуясь предписаніямъ чести, я держалась отъ него на спасительномъ разстояніи. Опытъ охранялъ меня, давая возможность видѣть сердца, которыя истекали кровью, находясь въ оправѣ этого фальшиваго брилліанта и составляя его любовные трофеи.

XXIII.

Но увы! Кому изъ насъ наши предшественники помогли избѣжать предстоящаго горя, если кому нибудь суждено испытать его лично. Кого изъ насъ примѣръ пережитыхъ страданій заставилъ положить эти опасности преградою на пути своихъ желаній? Совѣты, наоборотъ, могутъ подавить на минуту самую сильную склонность, потому что часто когда страсть находится въ полномъ разгарѣ, данный совѣть ослабляетъ ее и пріостряетъ наши прочія умственныя способности.

XXIV.

Но наши чувства не удовлетворяются, если они такъ подавлены опытомъ другихъ и изъ страха передъ несчастіями лишены радостей, которыя кажутся такими сладкими; а между тѣмъ эти-то несчастія и могутъ указывать намъ на спасеніе. О желаніе! какъ далеко ты отъ мудрости! Ты не въ состояніи запретить себѣ отвѣдать того, чего ты не хочешь, хотя разумъ плачетъ и кричитъ тебѣ: все потеряно!

XXV.

Въ самомъ дѣлѣ съ самаго начала я могла сказать себѣ: этотъ человѣкъ обманщикъ, и я знаю примѣры его чернаго предательства; я узнала, въ сколькихъ садахъ онъ пустилъ свои корни; я видѣла, что его улыбкой позолоченъ обманъ; я знала, что клятвы для него были только путемъ къ разврату; я говорила себѣ, что его письма и искусныя рѣчи были только чернымъ отродьемъ его развратнаго сердца.

XXVI.

При такихъ условіяхъ я долго охраняла свою крѣпость, когда, наконецъ, онъ началъ осаждать меня такъ. Прелестная дѣвица, найдите въ своемъ сердцѣ какое нибудь чувство снисхожденія къ моей страждущей юности и перестаньте не довѣрять моимъ священнымъ клятвамъ; до сихъ поръ еще никому я не отдавалъ своей привязанности, которую теперь и предлагаю вамъ; правда, я бывалъ увлеченъ на торжества любви, но вы первая, которую я самъ туда приглашаю и которой предлагаю свои клятвы.

XXVII.

Всѣ ошибки, которыя, какъ вы видѣли, дѣлалъ я въ свѣтѣ, только заблужденія чувствъ, но не сердца. Ихъ причина не любовь; онѣ могутъ быть только тамъ, гдѣ съ обѣихъ сторонъ нѣтъ ни искренности, ни нѣжности. Если нѣкоторыхъ женщинъ эти отношенія привели къ позору, то вѣдь онѣ сами искали его, и я тѣмъ менѣе раскаяваюсь, что онѣ болѣе виноваты въ моей ошибкѣ.