Геннадий Алексеев - Стихотворения

Я оглядываюсь вокруг
и нигде не вижу
никаких признаков жизни.

Подумать только! —
кричат вокруг, —
он так далёк от жизни,
что даже не видит её!

Неужели я слеп? —
спрашиваю я себя, —
какой ужас!
Я становлюсь на четвереньки
и шарю руками по земле,
но мне попадаются
только обслюнявленные окурки,
огрызки яблок
и прочая дрянь.

Глядите, глядите! —
кричат надо мной, —
он ползает по земле
в поисках жизни!
Он думает,
что она валяется на дороге,
он не ставит её ни во что,
мерзавец!

Дайте ему пинка!
Пусть он узнает наконец,
что такое жизнь!

Мне дают пинка,
потом ещё,
потом ещё и ещё.
И избивают до смерти.

Пришли какие-то
и стоят

странные какие-то:
стоят и улыбаются
смешные какие-то:
пришли неизвестно зачем
нахалы какие-то:
пришли и не уходят
дураки какие-то:
стоят и стоят
хоть бы сели!

я заснул
а они стоять остались
проснулся —
они всё стоят
и в ушах у них серьги появились
в виде колокольчиков

с перепугу я снова заснул
и снова проснулся:
мать честная! —
они всё стоят
но в ушах у них не колокольчики
а большущие колокола!

ну, думаю
наконец-то!
и зазвонил в колокола
что было мочи

сбежался народ

вот, говорю
пришли какие-то с колоколами
а я тут ни при чём

и народ отпустил меня

а они всё стоят
перед народом ответ держат

чудаки какие-то ей-богу!

Не люблю я этих дураков
они слишком умны
люблю тех
они поглупее
и обожаю во-он тех
они настоящие дураки

а умники тошнотворны
как зловонный
мутный
тёплый самогон
в треснувшем стакане
с дохлой мухой на донышке

зажмуришься
зажмёшь нос
опрокинешь стакан в рот
проглотишь самогон
крякнешь
выплюнешь муху
и воскликнешь:
какая гадость!

закусишь солёным огурцом
и нальёшь второй стакан

Не надо разрушать этот город!

Я не ребёнок. Я понимаю,
что всё должно быть разрушено.
Но бывают же исключения!
Так и быть, если это необходимо, —
разрушьте его наполовину.
Так и быть, если это необходимо, —
оставьте хоть одну пятую!
Так и быть, если это позарез нужно, —
оставьте хоть один мост и пару фонарей.
Ради бога, оставьте мне
хоть один единственный фонарь
на память об этом изумительном городе!
Неужели это так трудно?

Страшно как-то
хочется спрятаться

подпрыгну
ухвачусь за край
подтянусь на руках
влезу на антресоль
зароюсь в старые журналы
и затихну

будут искать
будут аукать

так им и надо!

главное не чихать
тогда и не найдут

Под аркой Главного штаба
торгуют маринованными огурцами
хвала зодчему Росси!

На ступенях Биржи
нежно обнимаются парочки
спасибо зодчему Тома де Томону!

У портика Адмиралтейства
валяется отпетый пьяница
ай-ай-ай зодчий Захаров!
ай-ай-ай!

Не спускал с неё глаз
дрожал
почти обезумел
она улыбалась

гладил её холодные плечи
целовал её твёрдые груди
ласкал её мраморный живот
она не оживала

стоял перед нею и плакал
она не шевелилась
бил её по щекам
она не обижалась
схватил молот
и ударил её
она разбилась

долго сидел над грудой обломков
пригорюнясь

решил: сделаю другую!
и сделал
она ожила

гладила её тёплые плечи
целовал её нежные груди
ласкал её мягкий живот
и думал:
та первая
была всё же лучше!

Поэты
стойте в сторонке
и не суйте нос
не в свои дела
ваше призванье —
любовь

вот и любите
мокрый асфальт
предрассветные сумерки
телефонные будки
дворовых котов
и всю вселенную

и будьте внимательны
переходя улицу
следите за светофором

поэты
не слушайте меня!
не стойте в сторонке
суйте нос куда попало
любите только себя
и плюйте на светофоры

и пусть дверью
прищемят вам нос
и пусть никто
никто не любит
мокрый после дождя асфальт
фиолетовые предрассветные сумерки
обшарпанные телефонные будки
облезлых дворовых котов
и
набитую звёздами вселенную

и пусть на улицах
вас давят такси
как кошек и голубей

а чем вы лучше
кошек и голубей?

Наша вера — пропала.
Все спрашивают друг у друга:
Где наша вера?
Вы не видели нашу веру?
Она такая светлая,
чистая и наивная,
с голубыми глазами
и с ямочками на щеках.

И правда, где она,
наша вера, — что с ней стряслось?

Может быть,
её застрелили выстрелом в затылок, —
предварительно обрезав ей волосы?
(зачем же волосы пачкать?)
А перед этим
ей совали иголки по ногти,
и она страшно кричала
(попробуйте-ка не кричать!).

Может быть, её заставляли
чистить нужник голыми руками?
(у неё были красивые руки
с длинными пальцами), —
её рвало, но она чистила,
а потом её утопили в этой жиже.

Может быть, её заставляли
пилить лес на 40-градусном морозе?
У неё не было тёплых рукавиц
(никто не присылал ей посылки),
но она пилила. А потом замёрзла,
и её занесло снегом.

Может быть, её изнасиловали
пьяные солдаты (она ведь была
очень недурна — наша вера!)?
Изнасиловали — и ушли довольные.
А она повесилась.

Но скорее всего, но вполне вероятно,
мы ей просто надоели,
и она сбежала от нас.
Собрала вещички — и ушла
с узелочком — куда глаза глядят.
Может быть, она вообще странница —
кто её знает?

Течёт речка, голубая и широкая.
Говорят, в ней полно рыбы.
Но рыбаки все с голоду передохли.
От безрыбья? Или от лени?
От безверья, — кричат верующие, —
от безверья!
Но что делать! — наша вера
куда-то запропастилась.

Вы не видели её, — нашу веру?
Она такая светловолосая,
чистая и наивная,
с большими голубыми глазами
и с ямочками — на щеках.