Константин Ваншенкин - Музыка из окна

Так дети, в школе пишущие прописи,
Порою пребывают в забытьи…
Не торопитесь! Что ж вы всё торопитесь.
Не надорвитесь, милые мои.

Уходит наше поколенье,
Стихает песня за холмом.
Ему не нужно поклоненье.
А все, что было, в нем самом.

Иные, те поодиночке
Догнали молодость свою.
А здесь Отечества сыночки
Бредут пока еще в строю.

Но пыли нет густого слоя
На бледных лицах в этот раз.
И нет призывных женских глаз,
И нет мальчишек возле строя.

И здесь, конечно, не парад,
Хоть эти желтые медали,
Что нам потом зачем-то дали,
Под бледным солнышком горят.

Чуть проку в тезах-антитезах:
Давно сошли окоп и дот,
Но поколение идет
На костылях и на протезах.

Идет, где речка и откос,—
Одних привычно раздражая,
Другим оно судьба чужая,
Но третьим дорого до слез.

Дедушка недужный,
Вроде бы ненужный,
Старый, как черт,
Пишет отчет:

«Огурцов купил на рынке
2 кг по 40 коп.
300 грамм парной свининки
И петрушку, и укроп…»

— Дед! Дружочки на скамейке.
Жми в компанию свою…
— Отчитаюсь до копейки
И пойду. На сем стою…

Знать, еще на молочишко
Есть внучатам в смете той.
…Лет последних мелочишка,
Сдача с жизни прожитой.

Афанасий Фет
И Роберт Фрост.
Их могучий свет,
Их мощный рост.

Утром солнца столб
В воде живой.
Ночью звездный сноп
Над головой.

А характер крут,
Но под замком.
Деревенский труд
Вполне знаком.

Этот сельский след
Не так-то прост…
Афанасий Фет
И Роберт Фрост.

Качается веточка.
Некрасов до свету
«Милейший мой Фетушка» —
Так пишет он Фету.

О чем? О Тургеневе,
Окончившем повесть,—
Почти как о гении,
Но это не новость.

О горничных встреченных,
Что свойственно барам.
А сверху помечено:
Ораниенбаум.

И упоминаемы
Различные страны,
Авдотья Панаева
И личные планы.

Нет лишнего следышка
В посланье… И все же
«Милейший мой Фетушка» —
Иного дороже.

Золотая Флоренция. Здесь,
Закатившись на юг отчего-то,
Петербургом пронизанный весь,
Достоевский писал «Идиота».

Он себя на разлуку обрек,
Но не так, как случается ныне.
Отдавая России оброк,
Свою книгу кончал на чужбине.

Видел явственно, как наяву,
То, что вспомнить почти уже не с кем
В полыньях потускневших Неву
И морозные клубы над Невским.

В суете итальянского дня,
Полон болью своей городскою,
Век спустя, он окликнул меня
Этой мемориальной доскою.

Хоть ты свой каждый ход
Цветною ниткой вышей,
Поэзия живет
Естественностью высшей.

Огромная страна,
Бушующая вьюга.
Обычные слова,
Нашедшие друг друга.

Шли, опалив свои бока,
В слепящем небе небывалом
На встречных курсах облака,
Потрепанные дальним шквалом.

В дневной нездешней красоте,
Что и смотрелась как чужая,
Они на разной высоте
Текли, друг другу не мешая.

Внизу безветрие и зной,
Листка случайного скольженье.
А сверху в сини ледяной
Их двустороннее движенье.

Посмотрел: последняя глава
Называлась— «Вместо заключения»,
И, сдержав волнение едва,
Рассмеялся с чувством облегчения.

Значит, ссылка! Снег в Сибири лег.
Ничего, бывает посуровее…
— Слушай, это просто эпилог,
Это к длинной книге послесловие.

Последняя страница
Итогов и расплат.
На ней, как говорится,
Весь жизненный расклад.

— Там что, дисплей?
— Да что ты!
На этом рубеже
Компьютер или счеты —
Без разницы уже.