Константин Ваншенкин - Прикосновенье

Все было стойким зноем залито,
К утру не охлаждался дом.
Нам сдали комнату лишь на лето.
Найдем ли что-нибудь потом?

Заката длительное зарево
В окошках множило огни.
На дачу выбрались хозяева.
Вот и остались мы одни.

Твое зардевшееся личико,
И рассудительность в речах,
И от девического лифчика
Полоски на твоих плечах.

«Куда пойти? Что сделать?» — не решу я.
Стою, фуражку сдвинув набекрень.
Неистовствуя, мучаясь, бушуя,
Из-за заборов ломится сирень.

Природа зазевается немного,
И в тот же миг свободно и легко
Сирень, кипя, прольется на дорогу,
Как через край кастрюли — молоко.

И все заполнит чадом лиловатым…
Нет! Я не то сравнение нашел, —
Она с громовым яростным раскатом
Хлестнет как в бурю волны через мол.

Тих городок по имени Барятинск,
Закутался садами до бровей.
Трещат заборы, сдерживая натиск
Тяжелых, перепутанных ветвей.

Хрустит сирень, тоскует и теснится, —
И тоже тесно сердцу моему, —
Сопротивляясь, медленно кренится
И тонет мир в сиреневом дыму…

Стволы за окошком белёсы,
Едва проступают из мглы.
Но это совсем не березы,
А яблонь беленых стволы.

И кто-то у самого дома
Смеется среди темноты.
И песенка эта знакома —
Поешь ее только не ты.

Дорогая,
Помнишь ты, как в метельной ночи,
Догорая,
Дышат угли живые в печи?

А снаружи,
Если к стеклам приникнуть тесней,
В мире стужи
Видно клочья летящих теней.

До рассвета
Без лопаты за дверь не ступи!
Будто где-то
В белой хатке средь белой степи.

Временами
В кухне дужкою звякнет ведро.
То под нами
Осторожно проводят метро.

Полквартала,
Даже меньше — и вот он, Арбат.
Ты устала?
А за окнами хлопья свистят.

Будь же прочен,
Старый дом средь ревущих ветров.
(Между прочим,
Это, в сущности, первый наш кров.)

Звон метели.
Да от печки, что стихла во сне,
Еле-еле
Зыбкий отсвет дрожит на стене.

О если бы ты хоть на миг увидала,
Как я выбивался из сил.
Но что было делать — сирень увядала,
Пока я ее довозил.

Но ты никогда не была равнодушной,
Ты гладила каждый листок,
А мне говорила: «Немедленно нужно
Поставить сирень в кипяток».

Сначала я спорил. Но мало-помалу,
Буквально у нас на виду
Сирень распрямлялась, сирень оживала,
Как в самом заправском саду.

Сейчас мы шагаем дорогой одною,
И мне улыбаешься ты,
Когда мы весной замечаем с тобою
Цветущей сирени кусты.

Но я б не хотел, чтоб в жару и в бураны
Цвела она так же весь год.
Она потому навсегда дорога нам,
Что только весною цветет.

Как будто бы чьих-то грехов искупленье,
Порою нисходит на нас ослепленье.

Не видит садовник раскрывшейся розы,
А шахматный гений — простейшей угрозы.

Не видит грибник, что в грибах вся поляна,
Беспечное сердце не видит обмана.

Не видит охотник когтей отпечатки,
А старый наборщик — смешной опечатки.

И страшно, когда, вдруг очнувшись за чаем,
Мы слезы в любимых глазах замечаем.

— Неродные? Чепуха!
Мы родня под общим кровом
Но гранатная чека
Сдвинута недобрым словом.

— Эти дети — от него.
Посмотрите, как похожи!.. —
И, однако, отчего
У самой мороз по коже?

Ну а он?.. За столько лет,
Что смотрел на эти лица,
Может, в них оставил след
Тот, который нынче длится?..

Обыденности ряска,
Зацветшая в тиши…
Как требуется встряска
Для тела и души!

Чтоб страстью нас задели,
Не звоном ремесла, —
Больным ходить неделю,
Так книга потрясла.

И чтоб, вбежав в воротца
И слыша крови гул,
В глаза, как в два колодца,
В тебя я заглянул.

Вдруг озарится мгла
В каком-то странном плане.
Ахматова была
Моделью Модильяни.

До первой мировой,
Среди возможных сотен,
Рисунок перовой
Изящен и свободен.

Но вы узнали — чей,
И тут вас поразило
Скрещенье двух лучей,
Двойная эта сила.

Кто изображена,
И кем — на белом поле!..
Душа поражена
Помимо вашей воли.

Вздор, сказанный неловко,
С усмешкой: не беда.
Неясность, недомолвка
И — ссора на года.

И вдруг: а что такое?
За окнами светло.
Зима, и как рукою
Все временем сняло.

Морозные узоры,
Сквозь них — закатный свет.
Есть прошлое у ссоры,
Но будущего нет.

Прогулки на закате —
Час или полчаса,
Где, кстати и некстати,
Возможны чудеса.

Тумана одеяло
Густело на лугу.
И женщина стояла
На правом берегу.

Уже заката алость
Померкла кое-где,
Пока она спускалась
К серебряной воде,

Как бы входя в объятья
Иного бытия.
А сброшенного платья
Темнела чешуя.

Жены молоденькой подруги,
Их до поры сплоченный круг,
Их столь порывистые руки,
Что книга валится из рук.

А загорели — как на юге,
Да не идут на ум науки.
Не Академия наук,
А академия подруг.
Жены любимые подруги.

Мадонна в раннем мире первозданном,
Задумчивая, ждущая давно —
«С младенцем на руках и с чемоданом
У ног». Мы знаем это полотно.

Пока пред нею в храпе или в давке
Идет одна из неизменных пьес,
Она сидит на деревянной лавке
С рельефного резьбою «МПС».

Она сидит с людьми чужими рядом,
Нейлонового блузкой шелестя,
Она глядит спокойным юным взглядом
И кормит грудью малое дитя.

А над вокзальным застекленным сводо»
В той вышине, где все им нипочем,
Снежинки вьются редким хороводом,
Пронизанные солнечным лучом.

Отменная натура, —
Светясь сто раз на дню,
Жила на свете Нюра
Под странной кличкой «Ню».

Нет, не озоровала
По комнатам мужским,
А лишь позировала
По лучшим мастерским.