Тимур Кибиров - Стихи

На теперешний мой взгляд —
блядовита, полновата.
Из знакомых мне девчат
были лучшие девчата.

Комбинация, чулки,
и кримпленовое мини,
и Тарковского стихи —
нет вас больше и в помине.

Пиво на ВДНХ,
каберне, мицне, фетяска…
Кто здесь, книжник, без греха,
бросит пусть в тебя, бедняжка.

Был ребяческий разврат
добросовестен и вправду.
Изо всех моих утрат
помню первую утрату.

Пидманула-пидвела,
ДМБ мне отравила.
Ты в сырую ночь ушла —
знать, судьба меня хранила.

Это было так давно,
что уж кажется красиво,
что сказать тебе спасибо
мне уже немудрено.

Даешь деконструкцию! Дали.
А дальше-то что? – А ничто.
Над кучей ненужных деталей
сидим в мирозданье пустом.

Постылые эти бирюльки
то так мы разложим, то сяк,
и эхом неясным и гулким
кромешный ответствует мрак.

Не склеить уже эти штучки,
и дрючки уже не собрать.
И мы продолжаем докучно
развинчивать и расщеплять.

Кто делает вид, кто и вправду
никак не поймет, дурачок,
что шуточки эти не в радость
и эта премудрость не впрок.

И, видимо, мира основы
держались еще кое-как
на честном бессмысленном слове
и на простодушных соплях.

Зимний снег,
и летний зной,
и осенний листопад,
и весенняя капель —
сердцу памятны досель,
сердцу много говорят.

Говорят они о том,
что позаросло быльем,
что со Светою вдвоем
чувствовали мы.
И со Светкою другой,
и с Тамаркой роковой,
с Катериной,
и с Мариной,
как-то даже с Фатимой!

Говорит со мной Природа
о делах такого рода,
что, пожалуй, не к лицу
слушать мужу и отцу.

Ты ответь, натурфилософ,
почему любой ландшафт
вновь родит во мне желанье
слушать робкое дыханье,
выпивать на брудершафт?..

Борода седа уже.
Я уже на рубеже.
Божий мир и впрямь прекрасен.
Время думать о душе.

Когда я уйду…
и когда я вернусь…
когда я исчезну вообще —
нашмыганным носом прижавшись к стеклу,
ты вспомнишь, дружок, обо мне!

Ты вспомнишь, как так же, сквозь то же стекло
ждала ты под утро меня.
Небритый и потный, в тяжелом пальто
спешил я, и каялся я,

скользя по раскисшей московской зиме —
ее, как меня, развезло…
Ты вспомнишь и вздрогнешь, дружок, обо мне
и всхлипнешь над этим пальто.

И вспомнишь закат за окном и в окне
увидишь все тот же закат,
который пылал в вечереющей мгле
в годину ГБ и ЦК.

Когда я уйду на покой от времен,
уйду от хулы и похвал,
ты вспомнишь, как в нарды играл я с тобой,
как я без конца мухлевал.

Ты вспомнишь, когда я уйду на покой
долой с невнимательных глаз,
одну только песню, что пел я с тобой,
а также любимый романс —

про старый тот клен,
и про темный тот дуб,
про то, отчего так светло,
про тот одинокий, кремнистый тот путь,
которым я, Лена, ушел!

Вернее, уйду… И не скоро еще!
Но точно уйду – и тогда
ты вспомнишь, задрыга, как нехорошо
себя ты сегодня вела!

I can write this shit,
I can read this shit,
только что-то неохота,
голова трещит!

Голова трещит,
и вообще тошнит…
PoПtique, philosophique…
I fuck all this shit!

Престарелый юнкер Шмидт
в зеркало глядит,
сам себе он говорит:
«Это что за вид?!»

Вынимает пистолет
он на склоне лет,
чтоб Творцу вернуть билет.
– Нет, мой милый, нет!

Дорогой, честное слово,
это глупо и не ново,
некрасиво, нездорово!
Ты же офицер!

Верь, дружок, календарю!
погляди на Деларю —
он, хотя и камергер,
подает пример!

Ты же не какой-то штатский!
Брось свой пистолет дурацкий!
Ус расправив залихватский,
выгляни в окно —

сквозь метели свистопляску
едет мальчик на салазках,
без причины, без опаски
лыбится смешно!

Дело в том, что скоро Пасха!
В самом деле скоро Пасха!
Сплюнь тра раза, вытри глазки!
Смирно!
Шаго-о-м
арш!