Николай Тарусский - Знак земли: Собрание стихотворений

С. 39. «Опять сижу, очерченный кругами…». Я плыву… С.5–9.

С. 44. Про себя. Я плыву… С.13–15.

<���«Разумный мир, не светопреставленье…»>. См. с. 214 наст. изд.

С. 46. Теплушки. Я плыву… С.16–19.

С. 50. «А через два года тридцать мне!..». Я плыву… С.20.

<���«Пусть хлебный космос…»>. Текст утрачен.

С. 51. Турксиб. НМ . 1931. № 1. С.15; вариант – строфа VII, ст. 4: «Пред этой степной бедой» (возможно, в тексте сборника строка испорчена); вместо строфы XI: «Над поездом – ночь и капли звезд, / И в звездной росе плывут / Вагоны и рельсы: молчанье верст / И жаркий железный гуд». -- Я плыву… С. 21–22; опечатки – строфа I, ст. 2: «шаг» вм. «шар»; строфа X, ст. 2: «водка» вм. «вода».

С. 54. Я плыву вверх по Вас-Югану. Я плыву… С.25–28. -- Ночи в лесу . С. 26–29, без посвящ.; дата: 1932–1939.

С. 58. Полк. Я плыву… С. 31–32. Дата в наборном экземпляре: 1931.

С. 60. Моя родословная. Части 1 и 2 – Ночи в лесу . С.65–69, под общим загл. «Из моей родословной», без нумерации, без даты.

С. 60. 1. Прадед. Я плыву… С. 33–35; варианты – строфа I, ст. 1: «смолистая» вм. «горячая»; строфа XII, ст. 3: «Ни того» вм. «Как не спит»; строфа XIII, ст. 1: «…И» вм. «Как»; строфа XIII, ст. 4: «Дом» вм. «Дуб».

С. 62. 2. Дед. Я плыву… С. 35–37; вариант – строфа XII, ст. 2–4: «Щелкнула, отделаться замыслив, / Он под пулей, как под каблуком, / Навзничь пал и все призы исчислил».

С. 64. 3. Внук. Я плыву… С. 37–38.

С. 67. Вьюга. Я плыву… С. 39–41.

С. 69. Галиция. Я плыву… С. 42–45. Машинопись – РГАЛИ. Ф. 620 [редакция ж. «30 дней»]. Оп. 1. Ед. хр. 593. Л. 1–2. Дата в наборном экземпляре: II.1933.

<���Кулак ночью>. Текст утрачен.

<���Новодевичий>. Текст утрачен.

<���Двадцатый век>. См. с. 217 наст. изд.

С. 74. «Здесь весенняя ночь завивает…». Я плыву… С. 49–50; опечатка – ст. 9: «дому» вм. «дыму».

С. 75. «Ливень ли проливмя, дождь ли солнц…». Я плыву… С. 51–52; опечатка – дата: 1903.

С. 77. Осень. Я плыву… С. 53–54. В первоначальном составе размещалось после ст-ния «Двадцатый век», изъятого редактором.

С. 78. «Я себя не находил. Под стук…». Я плыву… С. 55–56.

С. 80. «Уж гармошки, скрипки и шарманки…». Я плыву… С. 57–58.

<���«Здесь дни, что в граненом ручье…»>. См. ст-ние «Осень» (с. 192 наст. изд.).

С. 82. Матрос и трактирщик. Я плыву… С. 61–88; загл. части 3 – «Думы сидельца».

С. 116. Гоголь. Я плыву… С.91–96, под загл. «Гоголь ночью во вторник. Поэма»; варианты:

ст. 7 А тут, средь полыхающих свечей,

10 И черт, удачный выбрав особняк,

35 Такая Византия! А мороз

62 Герои обступали всё тесней.

96 Вдруг острым носом целится в века.

после 104 Какою-то макакой, на лету

Халат прихватывая, уколов

Булавочками глаз; то в темноту

Несущийся болидом Хлестаков;

вместо 113–116 А там Петрушка, Селифан, – а там

Все те, что докучали столько лет,

Перекрутясь, подобно калачам,

Мчат сквозь трубу в трагическое нет.

И казачок, от страха, невпопад,

Вдруг разыкавшийся, пищит: «Боюсь!»

И всё сгорело. Дыма нет. Но чад

Окутывает всю ночную Русь.

после 124 И этот скитник, в гробной худобе,

Вдруг погрузившийся в столбнячный раж,

Прислушивающийся к своей судьбе, –

Совсем не Гоголь и уже не наш.

Из глаз сочится скопческая муть.

Он сжился с ними. Как же быть теперь?

В постах да в православьи потонуть?

А Пушкин вышел и захлопнул дверь…

Свеча. Сверчок. И длится-длится молчь.

И по лицу в глубокой желтизне

Вдруг проступает мертвенная ночь,

Расчеркиваясь носом по стене.

125–132 И в улицах, пока не рассвело, –

Во мгле помещичьих календарей, –

Опять летит седое помело

И от полупотухших фонарей,

Среди сугробов, – к будке, где блоху

Вылавливает алебардщик из

Оборчатой шинели на меху

Да слушает, как ветры разошлись.

– Ночи в лесу . С. 53–57; дата: 1933–1939.

С. 121. Дитя. Ровесники . 1932. [Кн.] 8. С. 264–268; приводим текст полностью:

Сегодня кухне – не к лицу названье:

в ней – праздничность, и словно к торжеству

начищен стол. Кувшин широкогорлый

клубит пары под самый потолок;

струятся стены чистою известкой

и обтекают ванну, что слепит

глаза зеленой краской, в чьей утробе

звенит вода. Хрустальные винты

воды из кувшина бегут по стенкам,

сливаются на дне, закипятясь, –

и вот уж ванна, как вулкан, дымится,

окутанная паром, желтизной

пронизанная полуваттной лампы.

И кухня ждет пришествия, когда

мать и отец, степенно и с сознаньем

всей важности, которую несут

с собой, тяжеловесными шагами

сосредоточенность нарушат кухни

и, колебая пар и свет, внесут

Дитя, завернутое в одеяло.

Покамест мрак бормочет за окном,

стучится веткой, каплями, покамест

дождь пришивает, как портной, трудясь,

лохмотья мглы к округлым веткам липы,

мелькая миллионом длинных игол,

их чернотой стальною, – мать берет

из рук отца ребенка и умело

развертывает одеяло, чтоб

освободить Дитя от всей одежды,

и вот усаживает его

на край стола, натертого до лоска,

и постепенно, вслед за одеялом

развязывает рубашонку, вслед

за рубашонкой – чепчик. Догола

Дитя раздето, ножками болтает,

их свесив со стола. А между тем

отец уж наливает из-под крана

воды холодной в ванну. Приподняв

ребенка, мать его сажает в воду,

нагретую до двадцати восьми.

Телесно-розоватый, пухлый, в складках

упругой кожи, в бархатном пушке, –

на взгляд, бескостный, – шумный и безбровый,

еще бесполый и почти немой, –

он произносит не слова, а звуки, –

барахтается ребенок в ванне

и громко ссорится с водой, когда

та забивается в открытый рот,

в глаза и уши. Волей иль неволей,

он запросто знакомится с водой.

Сначала – драка. Сжавши кулачки,

Дитя колотит воду, чтоб «бобо»

ей сделать, шлепает ее ручонкой,

но безуспешно. Ей – не больно, нет:

она все так же или горяча

иль холодна. И уж Дитя готово

бежать из ванны, делая толчок

неловкими ножонками, вопя,

захлебываясь плачем и водою.

То опуская, чтобы окунуть

ребенка с головою, то опять

приподнимая, мать стоит над ванной

с довольною улыбкой, и мел

ее платка закрашивает щеки,

широкое и белое лицо

с неразличимыми чертами. Так