Ирина Ратушинская - Стихотворения. Книга стихов

Четыре ветра,
Двенадцать месяцев,
Сорок тысяч братьев,
А сестёр уж нет.
Седлай до света.
Твой путь не вместится
Ни в чьё объятье,
Ни в чей завет.

— Кто ты? Ау!
Чей рог поутру?
— Не тебя зову,
Я ищу сестру.

Четыре века,
Двенадцать месяцев,
Сорок семь заутрень,
А сестёр всё нет.
Лишь по всем рекам —
Плывут и светятся
Розмарин, и рута,
И первоцвет.

— Напои коня,
Брат ничей.
Тут, в зеленях —
Ледяной ручей.

Четыре лика —
Там, в глубине.
Цветёт повилика
На самом дне.
Обовьёт копыта —
Струям вспять:
Горе позабытое
Зацеловать!

— Четыре света,
Двенадцать теменей,
Сто царств и три волости —
Я коня губил.
Но нет ответа,
Не стало времени,
Не слышно голоса,
Только там, вглуби —

Розмарин и мята
Цветут, цветут.
Названого брата
Зовут, зовут.

— Четыре ветра,
Двенадцать месяцев,
Сорок тысяч братьев —
И никто не спас.
Драконы и вепри
Под копьём бесятся,
Но её заклятье —
На обоих нас:
На коне и мне.

— Так спеши, пора!
Свидимся на дне.
Я — ничья сестра.

Пропел петух,
Но ангел не трубил.
И мы живём на этом островке
Крутого времени.
Немного сохнут губы.
И дети бегают,
Которым всеми снами
Не утолить желания летать.
Какая сила
Их влечёт к обрыву?

Полунощный взвар
Синевы — травы —
Буйной крови.
Спят сыны,
Как на гербе львы:
Профиль в профиль.
А на нас — года
Налегли плащом:
Лапы в горло.
А к ногам — вода,
Поиграть лучом,
Светом горним.
Ей подай — звезду,
Да ещё — звезду —
До Петрова дня!
Переклик:

— Я жду!
— Я сейчас приду,
Подожди меня!
Я приду — дожив,
Чтоб до дна — дожечь,
В голубой нажим —
Всей твердыней плеч!
Я уже в пути:
Загадай полёт!

Господи, прости...
Не меня ль зовёт?

В этой стране хорошо стареть,
В этой стране хорошо расти.
Первая треть, последняя треть.
Время собаку себе завести:
Пёсьего мальчика — глаз из шерсти
Не разгрести.

В этой стране — ходить по траве,
Вдумчиво разжигать камин,
Считать корабли в ночной синеве.
У них и флаг — синева, кармин,
Но всё-таки белое во главе:
На каждом их льве.

Странно, как здесь уважают львов.
Это эстетика всех ворот,
Стен, и оград, и старых домов —
С римских времён, с южных широт.
Странный народ.

Юным положено уезжать.
В Австралию или ещё куда.
В этом сходятся плебс и знать:
Выросли — стало быть, из гнезда.
Плачут ли мамы?
Нет.

Добрый зверь,
Который со мной в ладу,
Тот, которого я у двери жду,
Кого можно ловить за штанины,
Тот, нелепо ходящий, длинный,
У кого в задних лапах приятно спать
На ленивом и мягком звере «кровать»,
Кто с утра наливает мне белого зверя
Под названием «молоко», —
Говорят, теперь далеко.
Врут.
Не верю.
Он сейчас придёт. Я сижу в окне.
Добрый, тёплый зверь, он придёт ко мне.
Не заметив тех — как насквозь пройти,
Странных запахов нанеся в шерсти,
Он ко мне придёт.
Я к нему скакну:
Зря ль я службу нёс твоему окну?
Зря ли ждал, никому не веря,
У твоей, у холодной двери?
Мою песенку, как натёк свечной,
Не спугни тогда, мой живой ручной!

Дома тебе — на вершине холма,
Спелых каштанов из старого парка,
Добрых окошек — утешить неярко
Зябкого зверя по кличке зима.

Храбрый зайчонок, пустившийся в путь,
Гордая птаха в заломленной шляпе!
Всё хорошо — и не страшно ничуть...
Так и напишем маме и папе.

Дома тебе: чтобы лёгких шагов
Звук узнавал по вечерним кварталам.
И — чтобы этого всё-таки мало —
Сказочных туфелек, синих снегов.

Долго ль, коротко здесь пробуду ли —
Нарисуй мне белого пуделя
Вот на этой,
Нещадно битой мячом стене,
Уцелевшей не то в ремонте, не то в войне.

И — да мир вашим стенам и кровлям,
Когда уйду,
И — да будет ваш город с водой и небом в ладу,
Чтобы ваша летопись —
Вся из целых листов,
Чтоб века струились меж кружевных мостов,

Чтоб ограды травой и мхом покрывал туман,
Чтоб цыганки отчаянно врали про ваш талан —
А сбывалось бы.
И чтоб синицы в садах,
Шпили — в тучах, и лебеди — на прудах,
Чтоб сквозь семь побелок
наш пудель вилял хвостом.
Ну, а что тебе?
Расти. Я скажу потом.

Ты пошто яришься, волчий глаз?
Ты затем ли будишь, волчий свист?
С трёх китов к чему ты сорвалась —
Хоть вели казнить, да отзовись,
Осударыня-планета-мать!
Лишь сурепкой шевельнёт в ответ:
— Вам ли, несмышлёнышам, пытать?
Лишь во мне вам, чада, сраму нет.

Но однажды, однажды —
Закончится вся моя стирка,
И Господь меня спросит:
— Хорошо ли стирала, раба?
О мой ангел Ирина,
Встряхни оскудевшей котомкой:
Сколько миль голубых
На истлевших прищепках висит?

Блажен, кто не знает названья звезды,
Что ниже луны и хохочет, и пляшет,
Бесстыдно, как россыпь дешёвых стекляшек,
Обманно, как шаг от судьбы до беды.

Блажен, кто не мучит начало пути
Под чёрные с белым дрожащие стрелки.
Бессмертные бездны играют в горелки,
И юным метелям концов не найти.

Блажен, кто смеётся,
И имя своё
Горам прокричит, низвергая лавины,
И вспомнит земных виноградников вина,
Покуда плеча не коснулось копьё.

А если коснётся — не сметь обернуться,
На голос — очнуться, в полёте — проснуться,
И глаз не поднять, и ни имени молвить —
Но встать, задохнувшись, и вечность исполнить,
Оглохнув от боли: падение в рост.

Блажен, кто не знает значения звёзд.

О ветер дороги, весёлый и волчий!
Сквозняк по хребту от знакомого зова.
Но жаркою властью сокрытого слова
Крещу уходящего снова и снова:
— С тобой ничего не случится плохого.
Вдогонку. Вослед. Обязательно молча.

Меня провожали, и я провожаю:
— Счастливой дороги.
— Ну, сядем. Пора.
А маятник косит свои урожаи.
Мы наспех молчим, а потом уж рубаха
Становится мёртвой и твёрдой от страха —
Не сразу. Не ночью. В четыре утра.