Макс Армай - 33 Буквы

Бесстыдно храпя, привалившись к подушке,
По самые уши, уйдя в одеяло.
…Но нет, я в метро, в препротивной толкучке,
Без всякой надежды достичь идеала.

Напряги же свой внутренний слух:
Для себя я рождён — не для двух,
И иду всегда только туда,
Где сплетаются жизнь и слова.

Тесен мир, как в час пик — метро.
Все места — не мои, давно.
Только всё принимая, как есть,
Я и сам не хочу уже сесть.

Не хочу, чтоб всегда — лишь светло,
Чтобы жизнь — как цветное стекло:
Ведь от счастья и сладких конфет
Угасает божественный свет.

Всё в мире слито воедино.
В одном — начало и конец.
Равны — и счастье, и рутина,
И пламя, и зола сердец.

Пусть явлены одни химеры,
И ложно чувство правоты,
Я не ищу любви и веры,
И не кляну своей судьбы.

И всё же, точно знаю что-то,
Что трудно в жизни не узнать —
— Страшнее мнимой злобы чёрта,
Дарованная благодать.

У Зимы — белоснежное тело.
А дыханье — свежо и морозно.
Ведь она, всё же, — юная дева,
А не старец, суровый и грозный.

Её смех — нежный звон колокольцев
Из тончайших серебряных льдинок.
Её взгляд — что сияние солнца,
Словно сеть золотых паутинок.

Как снежинка — легка и изящна.
Как узор на стекле — прихотлива.
Укользающе, вечно-маняща,
Но, при этом, отнюдь, не пуглива.

Год ушедший не стану я клясть:
Что же делать — такая шла масть.
Пусть черна, да зато — моя.
Нет причин мне жалеть себя.

У всего в мире — сто сторон.
И в одной лишь — с веслом, Харон.
И, коль выбрать не этот путь,
То дождёшься, чего-нибудь.

Может, к счастью, а, может, к беде.
Всё же лучше, чем быть в стороне.
Даже, если чернеет душа,
Лучше так, чем когда не шиша.

Горьким пеплом — на белый снег,
Так вхожу я в свой новый век,
Лишь молясь, чтоб и в этот раз,
Не сказать, вдруг, судьбе. — Я — пас!

Никто и никому.
Ни там, ни здесь.
Свет брошен в глубину,
На то, что есть.

Лишь яркая звезда.
А, может, сон.
Лишь грустные глаза,
И горький стон.

И где-то на краю,
Где вскрыты дни,
Тебя я узнаю,
Как боль судьбы.

Но сомкнуты уста —
— Ты вечно нем.
Вселенная пуста,
Без вечных тем.

И эхом, в тьме иной,
Кричит душа:
— Вернись! Приди за мной,
Всё заверша!

Сотри весь этот бред. —
— Ты знаешь, как!
Но не придёшь. О, нет!
Не сделать шаг!

Печаль в твоих глазах.
И холод слёз.
Мы пленники в мирах
Не наших грёз.

Снег под ногою — пружинистым скрипом.
Звёзды на небе, морозном и диком.
Чёрном, как морок, бездонном, как рок.
Холодом веет с астральных дорог.

Вот небо берёт очень тонкую ноту.
На толстой подошве, скользят камелоты:
Свет от Луны, под ногою, как лёд.
А звёзды — как пчёлы, а время — как мёд.

Но нет, всё не так! — Звёзды — это лишь соты.
Вокруг же, как осы, — секунд злые роты,
Воруют оттуда божественный сок
И вечности портят возвышенный слог.

А, впрочем, плевать! — Ведь мелодия вечна!
А, значит, — и дальше иду я беспечно.
Пока свой шагаю отмеренный срок,
Не рок мне не страшен, ни время, ни бог!

Звёздный свет — миллионы лет.
Время тянет хвосты комет.
Выгибает орбиты дугой.
Прячет лик за густой пустотой.

Бьёт двенадцать — весёлый смех.
За окном — прошлогодний снег.
И условна пусть эта черта,
Время вспыхнуло, словно мечта.

К чёрту всё! Большому и рогатому!
Как будни чёрному, и как я проклятому.
Выбираюсь я облачком из темени.
Ухожу бродить по дорогам времени.

Лунным светом — по небу звёздному.
Ветром бешенным — по полю морозному.
Странной мыслью — в чьём-то тусклом черепе.
Непонятным скрипом — в древнем тереме.

Ухожу я навек и без сожаления:
От меня у всех — только рвота и жжение.
Ведь кого ни полюблю — дарю только несчастия.
Сохрани всех, боже, от моего участия!

Там, где солнце ткёт дожди ветра пальцами.
Там, где тучи вечно бродят скитальцами.
Там, где свет дневной — лазурью тонкою.
Обрету я — сам себя — песней звонкою.

Сижу и жду. Смотрю в окно.
А там — темно уже давно.
А там — проливши кровь-закат,
На блёстки звёзд был день разъят.

Ухмылкою кривой — луна.
Как клочья мрака — облака.
И лес — как чёрное пятно.
И ужас зрит в глазное дно.

Вот сердца оборвалась песнь.
Я чувствую. — Оно уж здесь!
На миг застыло у двери…
О, волшебство, не подведи!

Слишком много того, что есть.
Слишком мало того, что будет.
Жизнь, порою — сама себе месть,
Где виновник всему — неподсуден.

Жизнь не впишешь ни в круг, ни в овал,
В пентаграмму, и даже геоид.
Жизнь — почти перманентный скандал
Между духом и тем, в чём он бродит.

Жизнь — свобода, себе вопреки:
Воля духа, иль вольница плоти.
Но хоть это, хоть то избери,
Часть навечно — на эшафоте.

Лишь поклонник златых середин,
Чей удел — встречать день на восходе,
Обречён, до глубоких седин,
У природы и бога быть в моде.

Прочь хотел я. — Да так и не смог!
Я молчал — но кричал между строк.
И хоть знал, что так больше нельзя,
Был лишь пешкою против ферзя.

Это рвалось, как буря в дверь.
Меня, к чёрту, сорвало с петель.
И свой дух разметав, словно прах,
Потерял я, пред совестью, страх.

Но меня и сильней, и мудрей,
Ты мне воду дала, а не хмель.
Пусть горчит! — Видишь? Пью я до дна!
Не сердись и прости меня!

Лишь на мгновенье, вспышкой, страх:
— Туда ли я иду?
Кривой усмешкой на губах,
Сознанием — в бреду.