Николай Белоцветов - Небесный хор

И, тяжкий крик в устах своих сжимая,
Похолодев, я тайну познаю,
Но эту тайну скорбную твою
Да сохранит душа моя немая.

Терзаясь в днях и сетуя в ночах,
Пребуду я на медленной Голгофе.
Но не скажу я, почему твой профиль
Так обострен, так скорбно величав.

И в пустоту зрачков твоих не буду
Кричать и звать я больше никогда
Затем, что в них погибель и беда,
Затем, что я не верю больше чуду

Смотрю в тебя, и снова злая тень,
И стражду я от тяжкого молчанья,
И вижу крест над узкими плечами.
И мы молчим. И так проходит день.

Там тоже суша, реки, тучи,
Туман и ветр, тепло и свет,
И на любое из созвучий
Земных найдется там ответ.

Но как бы на октаву выше
Там всех свершений звукоряд,
И люди иначе там дышат,
И звезды иначе горят.

Басовых нот земных сражений
Там нет, и духи не поймут
Того томленья и броженья,
Которым прокляты мы тут.

О, как зловещ и грозен он,
Грядущий день, как напоен
Предчувствием Суда и казней!
Как с каждым часом неотвязней,
Неотразимей зов трубы!
Земные души, как гробы,
Разверзлись. Трубный клич мотора.
О, черный день, о, день, который
Начертан кровью на столбцах
Небесной Книги! В тлен и прах
Все превратилось от напора
Подземных, неуемных вод.
Заколыхался небосвод.
Завыли, заметались бесы.
Небес прозрачные завесы
Пробиты молнии клинком.
Ревет быком сраженным гром.
Кровь Божества из-под хитона
Сочится. Раздаются стоны.
Струится лавы знойный гной.
Проходит вихорь ледяной
Мятежной зыбью по вершинам
Оторопевших рощ. По спинам
Холодный льется пот. И ад
Из шахт на волю выбегает,
И рев милльонов содрогает
Слепую землю… Смерть у врат.

Красный флаг на улице, красный флаг!
И за флагом идут, идут,
Вожделея отмщенья, расправ и благ
И взывая: — На суд, на суд!

Красный флаг на улице, красный флаг!
И за флагом дремучий люд!
Развевается, вьется зловещий знак,
Знак свержений, восстаний, смут!

Красный флаг, красный флаг вопиет, кричит
Вот уж столько взметенных лет:
— Стоп! Крушенье! Проезд закрыть!
Человеку дорог и нет! —

И победил он легион лукавый,
И распластав прозрачные крыла,
Он поднял Граль в деснице величавой,
И от него бежала злая мгла.

И с высоты, сияя вечной славой,
Наперекор коварным чарам зла
Низвергся свет на град золотоглавый,
Церковные расплавив купола.

И стал собором кубок чудотворный,
И превратился купол в новый Граль,
И я увидел, вглядываясь в даль,

Где воссиял так ярко свет соборный,
Как по стране немой и беспризорной
Проходит под забралом Парсифаль.

Смотрю на звезд немые письмена.
Они горят, как свечи в тайном храме,
Как летопись, творимая мирами,
Но скорбь земли безмолвна и темна.

Невыразимостью земля полна.
Мы лишь себя назвать способны сами.
Не произнесть греховными устами
Земных вещей святые письмена.

Но в этот час светлей и выразимей
Предстал мне мир, и, вздрогнув, я постиг,
Что в это жизни каждый краткий миг

Обожествлю я песнями своими,
Что каждый миг свое шепнет мне имя,
И что бессмертен скромный мой дневник.

Кадила дым и саван гробовой,
Наброшенный на труп окоченелый
Земли-Праматери моей и вздохи
Метели-плакальщицы над усопшей,
И каждый вечер со свечой своей,
Уж оплывающей и чуть дрожащей,
Читает месяц, как дьячок смиренный,
Над отошедшей Матерью молитвы

Обряда погребального никак
Не заглушить рыданием надгробным
О, если б мог я полог приподнять
И ухом к сердцу Матери прижаться,
То я бы понял, с ней соединившись,
Что для нее я — только краткий сон,
Воспоминанье образов минувших.
Читая звезд немые письмена,
Припомнила меня, и я родился
В ее душе, и так как по складам
Она меня читает, развернулся
Во времени судеб небесный свиток,
И вот живу, пока судьбу мою
Она в слова бессвязные слагает.
А прочитает их, и я умру,
И в тот же миг бесплотным стану духом
В эфире горнем, в тверди безграничной.

Такие думы посещают ум,
Когда блуждаю, маленький и слабый,
В дни Рождества по неподвижным дланям
Праматери усопшей и смотрю,
Как тощий месяц бодрствует над телом,
Качая оплывающей свечой.

В твоем краю голодных много мест
И много рук протянуто за хлебом,
Но убаюкан бездыханным небом
Монахинь-мельниц сухорукий крест.

Такой же крест в душе твоей просторной.
Небесный ветр ворочает его,
Весь день поет, размалывая зерна.
Но им не надо хлеба твоего.

Говорят, что странники в пустыне
Зрят миражи. Разве зданья эти
Не мираж, возникший в тверди синей
На глазах усталого столетья?

Эти кубы, улицы, трамваи,
Небоскребы, фабрики и арки
Над мостами — разве не вскрывают
Бред земли — горячечный и яркий?

Как мираж у старого кургана,
Вырастают зыбкие строенья.
Это ты, волшебница Моргана,
Ворожишь, играя светотенью.

Так давно мне город этот снится.
И не знаю, скоро ли воспряну
В голубой пустыне, где денница
Чуть горит полоской нежно рдяной.

Гудит мой улей. И робея
Взойду на кафедру сейчас.
Но мужество найду в себе я,
Когда в толпе увижу Вас.

И с самого начала речи
На месте, где сидите Вы,
Я нимб сияющий отмечу
Вкруг серафической главы.

Во власти благостных наитий
Все круче забираю в высь
И незаметной, крепкой нитью
Я с Вами связываю мысль.

Воздушным, шелестящим змеем
Над аудиторией взлетев,
Простор даю рукам обеим
И ветра слушаю напев.

То падая, то возлетая,
Бумажным трепещу хвостом,
И даль за мною золотая,
И весь я в свете золотом.

И, обратись к моим высотам,
Раскручиваете Вы нить
И управляете полетом,
Чтобы меня не уронить.

Но из собравшихся едва ли
Заметить кто-либо успел,
Как Вы наматывали валик,
Когда порыв мой ослабел.