Михаил Цетлин (Амари) - Цельное чувство

В страстном порыве руки простерла
Родина к небу — горит ее взгляд.
Пушек наведены мрачные жерла
С окриком грозным: «назад!»
Слышите гимна вы мощные звуки?
Солнце вы видите ль в прядях волос?
К счастью ведет ее, к счастью сквозь муки
Бог-Гелиос!

Он в золотой из лучей багрянице,
Мерно по небу свершая свой путь,
Вздумал, бессмертный, сойти с колесницы
В сердце ее заглянуть.
Видно, угодно судьбе было мудрой,
Чтобы он новое сердце зажег,
Чтоб целовал ее златокудрый
Юноша-Бог.

Вот почему льется алой рекою,
Жертвенно-чистой, сынов ее кровь:
Сердце им жжет лучезарной тоскою
К солнцу, к солнцу любовь!
К смерти бесстрашно идут их когорты,
Блещут на солнце ярко мечи,
Очи горят, руки к небу простерты,
В сердце — солнца лучи!
Юные очи оно ослепляет,
Всю заливает небесную твердь.
Жгучую жажду их уст утоляет
Только смерть!

Весенним солнцем ярко залитой,
Движенья, мощи шума, блеска полный,
Нарядною сверкая красотой,
Катил Париж людские толпы-волны —
И трепетал, и искрился, и жил,
И я его дыханье сторожил,
И радостно, и с светлым восхищеньем
Весь отдавался первым впечатленьям.

Казалось мне, кругом, над головой
Здесь реют тени мертвецов Коммуны,
И дышат кровью камни мостовой,
И глубоко волнует сердца струны
Июльских память и февральских дней;
И память той грозы, еще грозней,
Когда чело властителя народа
Поцеловала в первый раз Свобода.

Величьем поражающий народ!
Величьем вдохновенья и порыва!
Тебя всегда история зовет
Для первого удара и для взрыва.
Ты часто рабски гнет переносил,
Но вдруг вставал, весь в блеске юных сил,
И искра гнева, вспыхнувши во взорах.
Как будто скрытый зажигала порох.

И ты бросал потоки гневных масс
Из темных, грязных улиц Антуана,
Как волны в грозный наводненья час,
Как лаву вновь гремящего вулкана.
Ты разрушал чертоги короля.
Ты умирал, пощады не моля,
И на призыв Камилла Демулена,
Шел узников освобождать из плена.

И думал я: когда же, о, когда
И камня не останется на камне
От серого проклятого гнезда
Бастилии родной? Как дорога мне,
Как мне свята мечта о светлом дне,
Когда в могильной страшной тишине
Раздастся крик свободного народа:
«Для узников измученных — свобода!»

О, знаю я, что мой народ — не раб,
Он борется, он ищет прав свободных.
Недаром же испуганный сатрап
Дрожал от криков грозных всенародных
В дотоле верной, преданной Москве.
И крик тот отозвался на Неве
И прокатился мощно по России,
Как первый всплеск взволнованной стихии.

Средь чуждого народа здесь, вдали,
Моя душа всю веру сохранила
В народ другой, народ родной земли.
Таится в нем неведомая сила
Для лучших, светлых будущего дней:
Он чувствует и глубже, и сильней;
Он светится любовными лучами;
Хоть и трудней зажечь в нем гнева пламя, —

Но день пришел, и вспыхнуло оно
И в каждом ярко загорелось взоре.
Да, моему народу суждено
До дна испить всю чашу бед и горя;
Но все-таки светла его судьба,
Быть может, закалит его борьба
И сделает могучим исполином
И вознесет к сияющим вершинам,

И над его победной головой
События пройдут волшебным роем,
И новой, светлой драмы мировой
Вершителем он станет и героем.
Кипит в нем сил неиссякаемый родник,
И этих толп людских мятежный крик,
И грозный, и властительно суровый, —
Лишь эхо жизни будущей и новой.

Мы не можем терпеть, не хотим мы молчать!
Наложить на всю жизнь нашей мысли печать,
Чтобы в наших руках и заздравный бокал,
И могучий топор разрушенья сверкал!
Чтобы гниль мы рубили до корня с плеча,
Чтоб бурлила в нас кровь, как руда, горяча!

Эй, товарищ! такой же, как я, дровосек, —
Что за дело, что будет недолог наш век!
Может быть, нас задавит подрубленный дуб,
Черный ворон, взлетевший злорадно на труп,
Каркнет злобно… Ну, что ж, наша смерть — не беда
Сколько воронов злобных лишилось гнезда!!

Вы не хотели пить по капле
Мятежной юности вино:
Кто медлит, тот душой не слаб ли?
И все равно, так близко дно!

И свой напиток драгоценный
Сгустили вы в один бокал,
Чтоб он в короне алой пены
Как зачарованный сверкал.

«Пусть нас не минет наша чаша,
И не горька она для нас!»
Такой была молитва ваша
В ваш страшный час, боренья час.

И вы бестрепетно коснулись
Устами жадными краев,
И вы концу не ужаснулись,
Пошли на тайный властный зов.

И стали светлы миги ваши,
И светел каждый беглый час.
И небо чище, розы краше,
Светлей улыбка женских глаз.

Привет тому, кто бурной влагой
До края налитый бокал,
Исполнен бешеной отвагой,
Безумно щедро расплескал!

Привет тому, кто не по капле
Пьет быстрой юности вино!
Кто бережет, душой не слаб ли?
И все равно, так близко дно!

О, нежная, белая лилия,
В алеющих крапинках ты.
Так алые губы насилия
Касаются душ чистоты.

Есть души белее, чем лилия,
Из Света, Мечты и Любви,
И все же их нежные крылия
Влачатся в пыли и в крови.

Мне жаль вас, о, души лучистые!
Как русская жизнь жесток а !
Кровь брызжет на самые чистые,
Мрачит белоснежность цветка.

Мне казалось порой, что задумчиво кроткий
С нежным, женственно нежным лицом,
Окаймленным чуть видною, мягкой бородкой,
Ты совсем не рожден быть бойцом.

И когда бы не виделась гордая складка
В этих сжатых губах мне подчас,
И мятежный огонь не мерцал бы украдкой
За фатой серодымчатых глаз, —

Я бы горько жалел, что овеян ты светом
Умирающей, ранней зари,
Что неведомый голос с нездешним приветом
Говорил тебе в сердце «умри».

Я бы горько жалел, что не повестью бледной,
О, мой юноша с тихим лицом,
А была тебе жизнь эпопеей победной
С гармонически грозным концом!