Владимир Бенедиктов - Стихотворения 1838–1850 гг.

Речь змеи кольцеобразной
Ева внемлет. – Прельщена
Сладким яблоком соблазна,
Пала слабая жена.
И виновник мирозданья,
Грянув гневом с высоты,
Возложил венец страданья
На царицу красоты,
Чтоб она на грех паденья,
За вкушенный ею плод,
Все красы и все мученья
Предала в позднейший род;
И караются потомки:
Дверь небесного шара
Заперта для вас, обломки
От адамова ребра!
И за страшный плод познанья —
С горькой участью изгнанья
Долю скорби и трудов
Бог изрек в громовых звуках
Для рожденных в тяжких муках
Ваших горестных сынов.
Взмах руки своей заносит
Смерть над наших дней
И серпом нещадным косит
Злак невызревших полей.
Мерным ходом век за веком
С грузом горя и забот
Над страдальцем – человеком
В бездну вечности идет:
На земле ряды уступов
Прах усопших намостил;
Стал весь мир громадой трупов;
Людям тесно от могил.

Но с здесь – в краю изгнанья —
Не покинул смертных бог:
Сердцу светоч упованья
В мраке скорби он возжет,
И на поприще суровом,
Где кипит и рыщет зло,
Он святит венком терновым
Падшей женщины чело;
Казнью гнев свой обнаружа
И смягчая правый суд,
Светлый ум и мышцы мужа
Укрепляет он на труд,
И любовью бесконечной
Обновляя смертных род,
В дольней смерти к жизни вечной
Указал нам переход.
Он открыл нам в край небесный
Двери царственные вновь:
Чей пред нами образ крестный
В язвах казни за любовь?
Это бог в крови распятья
Прекращает смерти пир,
Расторгает цепь проклятья
И в кровавые объятья
Заключает грешный мир!

О дева! Покровом завистливой мглы
Подернулся взор твой – Соперник денницы;
Ты плачешь – и слезы, как капли смолы,
Дрожат и сверкают на иглах ресниц.
И больно, и тяжко от слез мне твоих,
Но если под бурей на жизненном море
Скорбящей душе твоей легче от них —
Плачь, милая, чаще: выплакивай горе!
Всегда тебе вере целебный сей ключ,
Родник утешенья, источник отрады;
Под сердцем рожден и под сердцем кипуч —
Сквозь очи он ищет воздушной прохлады.

А я… злая мука в предизбранный час
Мне сердце зальет отравленной кровью,
И грузом нависнув над стянутой бровью,
Слезинки не выжмет из сумрачных глаз.
Порой лишь, в минуты таинственной муки,
Из сердца, где живы все язвы любви,
Исходят и льются согласные звуки,
И в них мне отрада: в них – слезы мои.
Но ключ сей услады не верен: докучный,
Порой н доходит до неба мой клик,
Спирается грудь, и безмолвный, беззвучный,
От зноя и жажды сгорает язык.

Дни умчались… много сгибло!
Тяжелее с каждым днем;
Горе буйную зашибло
И тоска на ретивом.

Извели певца невзгоды,
Извели и песен дар;
Эх, когда бы прежни годы,
Да разгул, да юный жар, —

Оживлен приязнью братской,
Может быть, умел бы я
Песнью с удалью казацкой
Поприветствовать тебя.

Много знал я звуков дивных,
Бойких, звонких, разливных,
Молодецки – заунывных,
Богатырски – удалых.

Я из них сковал бы слово
Пуще грому и огня —
Про наездника лихова,
Да про бурного коня,

Да про Днепр, что сыплет воды
Вал за валом вперевал,
Да про светлый сад природы,
Где недавно ты гулял,

Где кругом зернистым хлебом
Раззолочены поля,
Где пирует с ясным небом
Обрученная земля,

Где сильнее солнце греет,
Где Маруся иногда
В час условный пышно рдеет
Краской неги и стыда.

Этот край, твой край родимый,
На тебе венец двойной:
Ты – и сын его любимый
И певец его родной.

И теперь, когда судьбою
Суждено мне петь тайком,
Мне ль бурлить перед тобою,
Пред залетным казаком?

К тебе мой стих. – Прошло безумье!
Теперь, покорствуя судьбе,
Спокойно, в тихое раздумье
Я погружаюсь о тебе,
Непостижимое созданье!
Цвет мира – женщина – слиянье
Лучей и мрака, благ и зол!
В тебе явила нам природа
Последних тайн своих символ,
Грань человеческого рода
Тобою перст ее провел.
Она, готовя быт мужчины,
Глубоко мыслила, творя,
Когда себе из горсти глины
Земного вызвала царя; —
Творя тебя, она мечтала,
Начальным звуком уст своих
Она созвучья лишь искала
И извлекла волшебный стих:
Живо, томительный и гибкой
Сей стих – граница красоты —
Сей стих с слезою и с улыбкой.
С душой и сердцем – это ты!

В душе ты носишь свет надзвездный,
А в сердце пламенную кровь —
Две дивно сомкнутые бездны,
Два моря, слитые в любовь.
Земля и небо сжали руки
И снова братски обнялись,
Когда, познав тоску разлуки,
Они в груди твоей сошлись,
Но демон их расторгнуть хочет,
И в этой храмине красот
Земля пирует и хохочет,
Тогда как небо слезы льет.
Когда ж напрасные усилья
Стремишь ты в высь – к родной звезде,
Я мыслю: бедный ангел! где
Твои оторванные крылья?
Я их найду, я их отдам
Твоим небесным раменам…
Лети!.. Но этот дар бесценной
Ты захотела ль бы принять,
И мир вещественности бренной
На мир воздушный променять?
Нет! – Иль с тобой в край жизни новой
Дары земли, какие есть,
Взяла б ты от земли суровой,
Чтобы туда их груз свинцовой
На нежных персях перенесть!
Без обожаемого праха
Тебе и рай – обитель страха,
И грустно в небе голубом:
Твой взор, столь ясный, видит в нем
Одни лазоревые степи;
Там пусто – и душе твоей
Земные тягостные цепи
Полета горного милей!

О небо, небо голубое —
Очаровательная степь!
Разгул, раздолье вековое
Блаженство душ, сорвавших цепь!
Там млечный пояс, там зарница;
Там свет полярный – исполин;
Там блещет утра багряница;
Там ездит солнца колесница;
Там бродит месяц – бедуин;
Там идут звезды караваном;
Порою вихрем – ураганом
Комета бурная летит.
Там, там когда – то в хоре звездном,
Неукротим, свободен, дик,
Мой юный взор, скользя по безднам,
Встречал волшебный женский лик;
Там образ дивного созданья
Сиял мне в сумрачную ночь;
Там… Но к чему воспоминанья?
Прочь, возмутительные, прочь!