Хуан Хименес - Испанские поэты XX века
- Название:Испанские поэты XX века
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Художественная литература
- Год:1977
- Город:М.
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Хуан Хименес - Испанские поэты XX века краткое содержание
Испанские поэты XX века:
• Хуан Рамон Хименес,
• Антонио Мачадо,
• Федерико Гарсиа Лорка,
• Рафаэль Альберти,
• Мигель Эрнандес.
Перевод с испанского.
Составление, вступительная статья и примечания И. Тертерян и Л. Осповата.
Примечания к иллюстрациям К. Панас.
* * *Настоящий том вместе с томами «Западноевропейская поэзия XХ века»; «Поэзия социалистических стран Европы»; «И. Бехер»; «Б. Брехт»; «Э. Верхарн. М. Метерлинк» образует в «Библиотеке всемирной литературы» единую антологию зарубежной европейской поэзии XX века.
Испанские поэты XX века - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
И в глазах у меня — огромны! —
гремят сновидений громы
(черных флажков полоски
на крышах плоских),
и нагие женщины, юны,
в небе возводят луны.
Меж западом золоченым
и востоком завороженным
вертится флюгер точеный,
маня мой взгляд напряженный.
И на крышах плоских
черных флажков полоски.
АТМОСФЕРА III
Мы в доме замкнулись.
Ты осталась под небом,
ты на крыше где-то —
у звездного парапета.
Ты осталась — живая
(о, наш взгляд бесслезный!), —
ты на крыше плоской
у ограды звездной.
Мы залиты странным
электрическим светом…
Ты — на крыше где-то
у зубчатого парапета!
Вне всех пределов,
раскована и раздета,
ты — на крыше где-то
у звездного парапета!
КОГДА Я БЫЛ ДИТЯ И БОГ…
Когда я был дитя и бог, Могер был не селеньем скромным,
а белым чудом — вне времен — сияющим, огромным…
Все на своих местах — вода, аемля и небосклон,
церквушка — дивный храм, домишки — светлые хоромы,
и я, сквозь виноград, с веселым псом несусь тропой укромной,
и мы, как ветер, невесомы, беспечны, словно громы,
и детства мир от мира горизонтом отделен.
Прошли года, и после горестной разлуки первой
вернулся я в мой сказочный Могер и не узнал Могера.
Кругом — ни храмов, ни хором; в кладбищенской тоске безмерной,
в уединенье полном — средь лачуг — застыла тишина.
И я уже не бог, я муравьишка, жалкий смертный;
все пусто, лишь рассыльная Кончита, солнцем сожжена,
по гнойной улице бредет, вся в черном и лицом черна,
а вслед за ней… ребенок-бог с божественной собакой верной;
в себя ребенок погружен, витает в облаках — волшебных сферах,
собака — так важна! — и в нужности своей убеждена.
А время… за ребенком-божеством умчалось время…
Кому из нас дано изведать чудо повторенья?!
О, если бы не знать, вовек не знать, не знать старенья,
и снова стать зарей, и оставаться божеством —
вне всех времен — и умереть в Могере сказочном моем!
Из книги
«ДНЕВНИК ПОЭТА И МОРЯ»
«Корни и крылья…»
Перевод Н. Горской
Корни и крылья. Если бы крылья корни пустили,
а корни — в небо взмыли…
«Тот же поезд, дорога та же…»
Перевод Н. Горской
Тот же поезд, дорога та же,
здесь я ездил вечером каждым,
когда жил средь этих пейзажей,
а ныне еду — на сердце тяжесть.
…Дорога была коротка:
к апельсинам — из городка,
от невесты — до сосняка…
Оливы, сосны на страже!
Золотого заката пряжа!
Как вспомню, с сердцем не слажу!
…Да и сейчас не слажу!..
Сюда! Конечно, сюда!
Куда же еще?!
Предчувствие
пляжа…
и моря… О нем не расскажешь,
как о любимой; не скажешь,
как встречи с сестрою жаждешь,
как вдали от матери страждешь…
Мой вечер!.. любовь… и жажда…
СОЛНЦЕ В КАЮТЕ
Перевод Н. Горской
Прервать мечтаний канитель;
обдумать все и стрелы
рукою твердой и умелой
метать в намеченную цель.
Все ясно мне давным-давно.
Взять облако, к примеру:
ты на него посмотришь с верой,
и станет крепостью оно.
Песчаных замков не лепить,
растрачивая силы.
И если слава посетила,
ты научись искусству жить.
«О, море! Мятежное небо…»
Перевод В. Симонова
О, море! Мятежное небо,
низринутое с небес!
В ГЛУБИНЕ
Перевод Н. Горской
Родина и душа!
И душа, она с родиной схожа:
в глубине, в кольце берегов, затеряны обе,
в беспредельном золоте мира.
Вы связаны изначально
взаимной любовью материнско-дочерней,
как две матери породивших друг друга
в извечной смене радости и печали.
Все, что дорого, все, что свято,
мы вам, только вам, отдаем без остатка,
мы у вас, лишь у вас, берем без остатка —
от колыбели и до заката.
…Моя плоть родимой земли коснулась,
значит, к плоти душа вернулась…
Единенье какое! Полнота какая!
Обретая родину, душу я обретаю!
СТИХОТВОРЕНИЯ В ПРОЗЕ
Перевод П. Грушко
ЦЕРКВИ
В сумятице огромных улиц — церкви, легкие, театральные, следят за толкучкой: распахнули двери, мерцают во все свои глаза, — будто маленькие и кроткие средневековые чудища, грубо окарикатуренные каталонским зодчим. Беглый взгляд из толпы позволяет различить блеклое свечение из их печального мрака. «Мы о распятом Христе!», «Войди и найди отдохновение, хоть на миг забудь о земной суете!» — говорят иезуиты. «Отворяю тебе двери храма сего, дабы ты обрел в нем покой…» Так они молятся, взывают цветными стеклами, зажженными в ночной темноте, ничем не отличаясь от прочих реклам и длинных надписей на фасадах вычурных зданий, — разные по цвету, сектам, помыслам. Вот и не хочется в них входить. Выросшему из игрушек, — до них ли? А эти церкви — игрушки посреди огромной витрины.
Нью-Йорк, 28 мартаНЕГРИТЯНКА И РОЗА
Педро Энрикесу Уренье {21} 21 Педро Энрикес Уренья (1884–1946) — крупный латиноамериканский филолог (родом из Доминиканской республики), один из основателей современного литературоведения Латинской Америки.
Сонная негритянка бредет с белой розой в руке (цветок и дремота своим магическим присутствием смягчают печальную пестроту ее одеяния — розовые ажурные чулки, зеленую прозрачную блузку и шляпку из золотистой соломки с лиловыми маками) — обезоруженная дремотой девушка улыбается, а в черной руке белая роза.
Как она несет ее! Словно только о том и помышляет в своем полусне, как бы получше ее нести. Бессознательно ее бережет с уверенностью сомнамбулы, — нежно опекает, словно произвела ее на свет в это утро, словно чувствует себя в полусне матерью этой белой цветочной души. (Время от времени ее голова в дымчатых завитках, радужно воспламененных солнцем, будто они золотые, устало склоняется на грудь или плечо, но рука, с достоинством несущая розу, не дрогнет, осененная этим стягом весны.)
Ее скромное присутствие мчится тоннелем подземки, — и скрежещущая грязная и душная чернота уже не так угнетает. Люди отложили газеты, перестали кричать и жевать жвачку, — все взгляды, словно в мгновенном наваждении усталости и грусти, сходятся на белой розе, которую вздымает негритянка, словно это совесть подземки. А роза в этой внимательной тишине источает нежное благоухание и разгорается, как прекрасная и невещественная явь, которая завоевывает все и вся, вплоть до железа, угля, газет, — все и вся на какой-то миг пахнет белой розой, лучшей из весен, веками веков.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: