Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

Как ясно видится твой силуэт
на склонах гор! Я воскрешаю словом
зеленый луг над пепельно-лиловым
утесом, ежевики скромный цвет.

И, памяти послушный, в вышине
чернеет дуб, здесь — тополь над рекою,
пастух проходит горною тропою;
ты видишь — там стекло горит в окне,

моем и нашем. Там, у Арагона,
порозовел Монкайо белый склон.
Взгляни — край тучи словно подожжен,

взгляни на ту звезду в лазури сонной,
жена моя! Уже синеет сьерра
в молчании вечернем за Дуэро…

Скажите, почему от берегов
стремится сердце в горы, прочь от взморья,
и на земле крестьян и моряков
все снится мне кастильское нагорье?

Любовь не выбирают. Привела
меня сама судьба к земле суровой,
где, словно призрак, бор стоит сосновый
и оседает изморозью мгла.

С бесплодных скал Испании старинной,
Гвадалквивир цветущий, я, твой гость,
принес сухую ветку розмарина.

Осталось сердце там, где родилось —
нет, не для жизни — для любви одной.
Там — кипарис над белою стеной…

Закат, родная, притушил костер,
и туча фиолетового цвета
на пепельные скалы дальних гор
отбросила неясный блеск рассвета.

Рассвета блеск на стынущих камнях
вселяет в сердце путника тревогу,
и ни медведь, оставивший берлогу,
ни лев не вызовет подобный страх.

В огне любви, в обманном сне сгорая,
от страха и надежды обмирая,
я в море и в забвение бегу, —
не так, как горы в ночь бегут от света,
когда свершает оборот планета, —
молчите! Я — вернуться не могу…

Ты, одиночество, со мною снова —
пронзительная муза, не корю
тебя за дар непрошеный, за слово;
скажи мне только — с кем я говорю?

Не привлеченный шумным карнавалом,
делю печаль отшельника с тобой,
наперсница под темным покрывалом,
всегда опущенным передо мной.

Я думаю, каким я прежде был,
таким останусь. В зеркале незримом
я скрытый облик твой восстановил.

Но есть загадка в голосе любимом…
Открой лицо, чтоб я узнал в ночи
твоих очей алмазные лучи!

Ни мрамор чистый и суровый,
ни живопись, ни звук струны —
непреходяще только слово.

Поэзия — рассказ и песня.
Поет история живая,
в рассказ мелодию вливая.

Душа два брега создала:
один — весенний перелесок,
другой — свинцовая зола.

Пустой фантазии игра,
где нет речного серебра,
всего лишь только мишура.

Пусть ассонанс не слишком точен и рифма скудная проста.
Порой бывает стих отточен, когда поэзия пуста.

Верлибр {87} 87 Свободный стих — верлибр — пропагандировал в эти годы и Хуан Рамон Хименес. , не знающий оков…
Ну, что ж, разбей свои оковы
и… не пиши совсем стихов.

Свои богатства есть
в глагольной рифме, бедной, голой.
Ведь все другие части речи,
что излучают блеск веселый,
они в грамматике стиха
лишь вариации глагола,
который, прозвучав Вчера,
не умолкает Долго-Долго.

Скрестилось в моем сердце сто дорог,
прохожих в нем без счета побывало —
бродяг, собравшихся на огонек,
бездомных толп под сводами вокзала.

Предав свой день на произвол ветрам,
себя по тропам сердце разметало —
и горы и равнины облетало,
на ста судах пустилось по морям.

Как в улей рой сбирается пчелиный,
когда, ища скалистую гряду,
орет воронья стая над долиной —

так ныне сердце к своему труду спешит,
неся нектар полей несметных
и тусклый траур сумерек бесцветных.

И ты увидишь чудеса дороги,
и это чудо — с Компостелой {88} 88 Компостела — Сантьяго-де-Компостела — старинный город в провинции Галисия, жемчужина испанской архитектуры. По преданию, здесь умер апостол Иаков, поэтому в средние века сюда стекались паломники со всей Европы. В конце долгого и тяжелого пути им открывалось чудесное зрелище — город с одним на красивейших соборов Европы. встреча:
лиловые и рыжие отроги
и тополя в долинах, словно свечи!

Двуречье, щедрой осенью одето,
смыкается кольцом на исполине,
и замок, детище скалы и света,
легко парит в неомраченной сини.

И ты увидишь на равнине свору
стремительных борзых, и следом — конный
охотник, поднимающийся в гору:

оживший призрак расы непреклонной…
Ты воротишься под вечер, в ту пору,
когда засветится окно балкона.

Снова память о тебе я осквернил?
Жизнь течет, реке подобная, к исходу,
с кораблем она влечет в морскую воду
клочья водорослей, тину, мутный ил.

А уж если бури били в берег — след
этих бурь за кораблем плывет и длится, —
если туч тяжелых пепельные лица
перечеркивает молний желтый свет.

Пусть течет, куда не зная, жизнь — она
все же чистого источника волна,
влага каплющая или водопада

грива вздыбленная — синяя ее
над речным порогом вставшая громада..
Вечно в плеске имя слышится твое!

О свет Севильи — мой родной чертог,
фонтан, чья песня в памяти не смолкла…
Отец мой {89} 89 Отец мой — отец поэта Антонио Мачадо Альварес (1848–1892) — крупный фольклорист, автор ряда исследований и многотомного собрания фольклорных текстов. в кабинете: эспаньолка,
усы прямые, чистый лоб высок.

Еще он молод. Пишет, а порою
листает книги, думает… Встает,
идет к ограде сада. Сам с собою
о чем-то говорит, потом поет.

Похоже, будто взгляд его сейчас,
смятенный взгляд больших отцовских глаз,
опоры не найдя, в пространстве бродит:

в грядущее течет сквозь глубину
былого и во времени находит
моих волос сыновних седину!