Хуан Хименес - Испанские поэты XX века

Пока не взошла луна
из горьких морских глубин,
два слова хочу сказать
тебе один на один.

О, санлукарский берег!..
Апельсиновые сады…
И одинокая песня
у кромки горькой воды.

И голосу вторит волна.
«Нас никто не увидит,
пока не взойдет луна».

На башни и крыши снаружи
луна серебро осыпала.
Внутри моя тень неуклюже
по белой стене скакала.
Вместе с луною далекой
тень постарела, поблекла.
Под этой луной оловянной
петь серенаду странно
о женщине, мне не милой,
о старости окаянной.
Закрой свой балкон, Люсила.

Тень за альковом разбухла —
обозначились горб и брюхо.
Напевает шут монотонно;
Идет шафранная борода
к серым щекам картонным!
Закрой балкон навсегда.

Под зацветающей сьеррой
море о камни дробится.
Пчелы летают — и в сотах
искрятся соли крупицы.

Черные волны, пенные клочья.
Запах жасмина и моря.
Малага ночью.

Ну вот и весна к нам явилась.
Кто знает: как это случилось?

Новой весны появленье
и ежевики цветущей
белое благословенье.

Тихой и ясной мартовской ночью
месяц взошел,
кругл и тяжел.
Он — точно соты, полные света,
в рое сверкающих пчел.

Кастильская луна.
И в песне между строк
утайка есть одна.
Лишь в доме все уснут —
я буду у окна.

Песню ветра поет счастливый
тополек, распушивший листья,
и глядящая в речку ива.

Бурый дуб, напоенный силой,
под пилою поет о жизни
и цветок, никому не милый.

Все в росе поют на рассвете:
яблонь — белые, абрикосов —
бледно-розовые соцветья.

И бобов в цветочных накрапах
уносимый рассветным ветром
зыбкий запах.

Фонтан под ветвями
акаций в цвету
на площади. Вечер
унял духоту.
И щелк соловьиный
в прохладной тиши.
Вот час сокровенный,
любимец души.

Таверны белизна
и странника жилье,
где тень моя видна.

Римские акведуки —
поется у нас в краю —
прочностью не превосходят
любовь мою и твою.

Поймешь любовных слов значенье,
когда от них отнимешь
немного преувеличенья.

В церкви Сан-Доминго
бьют в колокола.
Хоть меня безбожником
паства нарекла,
помолюсь… с тобою.
Набожность нашла!

Праздник, флейта с барабаном.
На зеленый луг
с посошком зеленым вышел
в хоровод пастух.

Чтобы с ней потанцевать,
я спустился с гор высоких,
в горы я вернусь опять.

На деревьях сада
дни и ночи напролет
соловей то солнцу,
то луне поет.

Он охрип, а все поет:
в этот сад за розой алой
девушка придет.

Каменный фонтан в дубраве
под листвой стоит густой,
и вода в кувшин струится,
а кувшин всегда пустой.

Лишь взойдет луна,
в ту дубраву тихо
проскользнет она.

С тобой мы в Валансадеро,
где праздник святого Хуана,
а завтра я в пампу отправлюсь
через простор океана.
Да сохранит меня бог,
чтобы вернуться я смог.

Завтра я стану памперо,
но сердце останется здесь,
у побережий Дуэро.

Пойте, девушки, хором,
ведя хоровод:
— Зелен луг, и апрель
поплясать к нам идет.
В молодом дубняке,
в лозняке возле вод
в башмачках серебристых
его видел народ.
Зелен луг, и апрель
поплясать к нам идет.

Глазом зовется глаз
не потому, что мы его видим,
а потому, что он видит нас.

Как вести диалог —
вот тебе мой совет:
сначала задай вопрос,
а после… слушай ответ.

Но глядя в свое отражение — также
ищи и другого, другого…

Новый век? Разве доныне
не грохочет все та же кузница?
И вода, извечная узница,
течет не по старой долине?

Сегодня — всегда доныне.

Я снова слышу: во мгле
плененная плачет вода,
из сердца живой скалы
на волю рвется она.

Ищи двойника, человече,
чтобы всюду ходил за тобой
и во всем бы тебе перечил.

Если пришла весна,
пчелы, оставьте воск,
летите на луг, к цветам.

В раздумьях своих одиноких
я многое видел ясно,
в чем истины нет ни крохи.

Все благо: вода и жажда;
все благо: и свет и мрак;
и мед цветов розмарина,
и мед безымянных трав.

Лавры и похвалы —
их предоставьте, поэты,
всем остальным.

Проснитесь, поэты! Пора.
Смолкли уже отголоски,
разгораются голова.

Не «я» основного, нет,
самого сущего «ты»
ищет в себе поэт.

Другую истину скажу:
ищи такое «ты», что не было твоим
и никогда не будет им.

Все оставлять другим?
Мальчик, наполни кувшин,
он тут же станет пустым.