Бернарт де Вентадорн - Песни

Соблюдать безусловную скромность и покорность своей избраннице – одно из требований куртуазии, но лирический герой из опасения перед наветчиками соблюдает лишь его внешнюю форму, по существу же противопоставляет ему свое право на чувственные радости. Куртуазность Вентадорна носит лишь относительный характер, ее предписания смело редактируются поэтом как здесь, так и в других кансонах.

К. Аппель полагает (указ. соч., с. 80), что поэт имеет здесь в виду свою покровительницу Агнесу де Монлюсон, жену Эбле II, виконта Вентадорнского (ум. в 1149 г.). Это мнение разделяет и М. Лазар (указ. соч., с. 251). Л. Бийе полагает, что здесь можно видеть намек и на Алису де Монпелье, вторую жену виконта Эбле III.

Это основное положение, определяющее эстетические взгляды Бернарта. В любви для него – весь смысл жизни и творчества. Хотя Вентадорн не раз говорил о себе как мастере песенного искусства, но никогда не провозглашал мастерство главной ценностью песни, оставаясь типичным поэтом «ясного стиля».

Типичная для Вентадорна развернутая реализованная метафора.

Я в муках наслажденье пью. … – признается певец, однако муки для него лишь повод к надежде. Он, подобно другим трубадурам, нередко говорит о страданиях любви, о слезах, о страхе перед Донной и т. п., но надежда на лучшую участь всегда побеждает, и это придает светлый и гармоничный характер всем его песням.

Поэт молит самого Господа, не боясь комического противоречия между его величием и своими опасениями перед соперниками, – настолько велико раздражение поэта всеми, кто только играет в любовь.

Вряд ли есть основания считать, что Вентадорн называет здесь Донну своим синьором в буквальном смысле, – весь контекст показывает, что речь идет о любовной преданности.

Еще один пример нередкой у Вентадорна реализованной метафоры-сравнения, звучащей в наше время несколько наивно.

Опора Вежества – этот упоминаемый в торнаде «сеньяль» какой-то донны, для которой предназначена рукопись, быть может, и не относится к лирической героине всего произведения, тем более что сама торнада сохранилась лишь в двух из многочисленных списков этой песни.

Декларативное заявление, сближающее эту песню с предыдущей.

Настойчивое утверждение ценности бескорыстной любви, проходящее через всю песню, вызвано, быть может, не только общим возвышенным взглядом Вентадорна на любовь, но и его стремлением отгородиться от власти тех жизненных обстоятельств, в которых пребывали многие трубадуры, зависящие от благорасположения и материальной помощи своих знатных покровителей. Это не значит, что в покровительстве знатных любителей поэзии Вентадорн не нуждался, но он никогда не впадал в низкопоклонство перед ними и ревниво оберегал свое достоинство поэта.

Здесь надо отметить, что хотя Вентадорн видел в любви главный источник поэтического творчества, но он не относился к стихотворной технике пренебрежительно и не раз с удовлетворением провозглашал себя искусным стихотворцем.

Первая строка песни обращает на себя внимание своей звукописью (в подлиннике: «Lo tems vai e ven e vire…»), которая в сочетании с короткими строчками невольно воспринимается подобно мельканию мчащихся мимо дней.

Традиционная тема страданий отверженной любим. Однако поэт, вопреки непреклонности Донны, упорно, как всегда, надеется на будущее.

Здесь может быть намек на следующее место из библейской Псалтыри: «Quia melior est dies una in artiis tuis super milia» (83, 11: «Ибо один день во дворах твоих лучше тысячи»).

Песня завершается обращением не к жонглеру, или кому-либо из друзей, или же к Донне, но к самому Господу, к которому не раз довольно непринужденно, несмотря на богобоязненность Средневековья, обращается поэт за помощью в своих любовных делах.

Пример встречающегося порой у Вентадорна легкого намека на свои жизненные обстоятельства, понятного, вероятно, и в его времена лишь немногим, но придающего и для многих достоверность и конкретность образу лирического героя.

Обычная для Вентадорна, как и для многих трубадуров, жалоба на безответность своей любви.

Опять традиционный мотив. И поэт, как положено, клянется в верности. Однако в глубине его души как бы встает искушение более легкой любви – к другой донне, менее суровой. Пусть он такое искушение и преодолевает, но упоминание о нем придает живость и психологическую убедительность традиционному мотиву.

Донна не только изображается здесь, по традиции, как само совершенство, но оказывает облагораживающее влияние и на того, кто ее любит.

Морена – местность, географическое положение которой специалистами определяется по-разному, тем более что и название это в рукописях несколько различно. К. Аппель (указ. соч., с. LIII) предполагает, что она лежала во владениях графа Виеннского, т. е. недалеко от Гренобля.

Француз, упоминаемый в торнаде, – «сеньяль» друга или покровителя Вентадорна, по предположению Аппеля (указ. соч., с. XLIX). Однако М. Лазар (указ. соч., с. 285) думает, что под именем француза предполагается женщина (у трубадуров донны нередко носили мужские «сеньяли»). Наконец, возможно и то, что Француз – прозвище одного из довольно многочисленных жонглеров поэта»

Поэт вспоминает о своем счастливом прошлом. Подобные ссылки на прошлое, в такой же мере, как мечты о будущем, вносят движение в состав любовной тематики и не позволяют образу лирической героини застыть неким неизменным в своем совершенстве предметом поклонения.

Этим я зато умен! – В заключительной строчке Вентадорн говорит о терпеливом ожидании ответа на свою любовь. Способность терпеливо ждать благосклонности Донны – одна из обязательных добродетелей куртуазного влюбленного. Но Вентадорн здесь оживляет традицию, подчеркивая не только нравственную обязательность терпения, но его практическую разумность – способность помочь в достижении цели. Такое задорное восклицание – вполне в духе Вентадорна, никогда не ограничивающегося традиционными сетованиями.

Как вежество в наш век обманно, Скрывая под собой мужлана! – с гневом восклицает Вентадорн, противопоставляя подлинную любовь такому формальному вежеству.

Здесь нападки уже на переменчивость Донны, объясняемую ее недостойным страхом за свою репутацию. Вместо традиционного преклонения перед Донной, готовности удовлетвориться ее улыбкой или взглядом поэт раздраженно упрекает ее, низводя с высот на землю, хотя и продолжая любить. Этот почти ворчливый тон придает живую конкретность и любви лирического героя, и образу героини.