Клавдия Пестрово - Цветы на подоконнике

Но знаешь Ты… Застынет, в час расплаты, —
Улыбкой, на коснеющих устах, —
Весь блеск земли!.. как тот, голубоватый,
Дымок, что стынет, нежась, на кустах.

Птицы, спросонья, в кустах зашептались о брезжущем свете
И ветерок предрассветный прильнул к занавеске в окне.
В небе холодном теплели, светлели края облаков.
Четко, одно за другим, выступали из мрака деревья,
Ветки расправив от сна, пожимаясь, шурша, в холодке.
Поднял головку на клумбе, готовый раскрыться тюльпан.
В хлопаньи крыльев, петух, торжествующе солнцу навстречу,
Миру о чуде грядущем, фанфарной трубой, возвестил.
Брызнул горячий поток, заливая счастливую землю,
Пышным каскадом рубинов, смарагдов, червонного злата
И засияли росинки, как капли сребристые ртути,
В круглых и масляных листьях оранжево-желтых настурций.
Дуб, старомодно склоняясь, прошелестел: «С добрым утром!»
Пред грациозной березкой, в нарядных, зеленых сережках,
Бабочкой белой, жеманно, украсившей юную грудь.
Томным, грудным переливом запела влюбленная горлинка.
Нежно-заливчатым щебетом, ласточки вторили ей.
Радостно вспыхнули стекла угрюмо дремавших домов.
Звонко трещали под солнцем, за ночь отсыревшие, крыши
И заплескалася песня в распахнутом, настежь, окне.
Мир засверкал, зазвенел, зашумел, в благодарственном хоре,
Славя Творца за «Сегодня», — за новый подаренный день.

Прибрежным, затонувшим ивам
Бормочет речка торопливо,
Захлебываясь от чудес

И серых валунов ватага,
Когтистой кланяясь коряге,
Торопится по горке в лес.

Там, в ярком опереньи птицы
Разносят эти небылицы
Болтливой странницы-реки,

Роняя их костру, под ёлкой,
Где я ютилась, втихомолку,
Размешивая угольки.

Кружат стрекозы-сомнамбулы.
Внизу, меж каменного гула,
Играет радостно форель

И утро это, как причастье!
И тысячей улыбок счастье
Дробится о речную мель.

Под низким солнцем, как в румянце,
Краснеют облака
И вьются чайки, в быстром танце
Вкруг красного буйка.

Над парусником гнется криво
Уставший за день кран.
Атласным шелестом отлива
Вздыхает океан.

Огни заката гасит Кто-то
Невидимой рукой
И вечер полнит медом соты
Сумятицы мирской.

Над бухтой всходит, синей тенью,
Прохладная луна,
И в сердце льется примиренье,
И в душу — тишина.

Когда к тебе, ладонью черной,
Потянется тоска,
Не поддавайся ей покорно —
Смотри на облака!

Смотри на розовые башни,
На белых лебедей,
На змеев, на драконов страшных,
На скачущих коней.

Скользят, меняют очертанья, —
То парус, то собор,
То вдруг монах с подъятой дланью…
Не поспевает взор.

Смотри на облака. Всё минет.
Ведь, вечной боли нет.
Сегодня — мозгло, мрачно, зги нет!..
…Тем ярче завтра свет!

Родился месяц, нежно выгнул спинку,
Окинул взором долы и леса
И, тоненькой серебряной пластинкой,
Взошел на палевые небеса.

В саду деревья задышали сыро.
С чулком старушка вышла на порог
И, убаюканный вечерним миром,
Закрыл тюльпан оранжевый глазок.

«Мир на земле и Богу в Вышних Слава»
шуршал тихонько ветер по листве.
И в сердце больше нет дневной отравы —
Один покой и синий звездный свет.

Как рано наступила осень…
Как рано облетели листья!
Как нежно в голых ветках просинь
Наводит осень, бледной кистью…

Но все еще янтарно ярко
Песков сияние на мысе
И черной, траурной помаркой
Грустят в том блеске кипарисы.

И никнут летние дерзанья,
Как градом сбитые колосья.
Даль океана все туманней
Как рано наступила осень!

Тепло и тихо. Нет вчерашней стужи.
Дождь подбодрил усталую траву
И крутогрудый голубь пьет из лужи
Сияющую неба синеву.

Медовый ветерок гоняет стадо
Ошеломленных листьев по траве
И в воздухе круженье листопада,
Как золото на выцветшей канве.

И астры тлеют пламенем прощанья…
Когда-нибудь… В иных уже мирах…
Я, вспомнив вдруг земли очарованье —
Земную осень, — захлебнусь в слезах.

Взметнулись ветры вешние,
Дыханием земли
И вновь, тоской нездешнею,
Позвали журавли!

В дымящихся проталинах —
Весь аромат земли!
В оврагах, на прогалинах
Фиалки зацвели…

Смирись, метанье русское!
Бродяжнический дух!
Ходи тропинкой узкою,
Протоптанной (всё в круг…)

Забей окошко ставнею —
Пусть ветры не поют!
Баюкай скукой давнею
Насиженный уют.

Но все пути размерены
И ставня — настежь! — трах!
И сердце вмиг затеряно
В обетованных мглах…

Ветер рыщет в коноплянике,
Ветер путает овсы…
Ах, как сладко, Божьим странником,
Мерять версты по Руси!

Все, из сердца, вынуть тернии…
Спать в оврагах, по жаре,
Слушать шорохи вечерние,
Встретить солнце, на заре…

Со слепцом, у храма Божия,
Петь про реку Иордань
И — каликой перехожею —
Протянуть смиренно длань.

А под вечер наступающий,
На откосе, в дымной мгле,
Над костром сидеть пылающим
И картошку печь в золе.

И, запив вечерю скудную
Родниковою слезой,
Вновь брести — за изумрудною,
За бродяжеской звездой…

Ходит ветер по черной воде,
По следам на песчаной гряде.

Навзничь тело покойно лежит,
Очи смежены накрепко спит.

Караси, серебристой каймой,
Вьют узор над его головой.

Спутал волосы тонкий тростник,
Улыбаясь, застыл мертвый лик,

Словно в заводи тихой лесной
Он обрел долгожданный покой.

И снуют пауки-плавунцы,
Заметая земные концы…

Ходит ветер по черной воде.
Саван туч на далекой звезде.

Я бродила меж крестами.
Ни березки, ни рябины…
И на сердце так щемит.
Свежевырытая яма,
Холм из комьев красной глины,
Страшной, твердой, как гранит.
Глеб… Наталия… Светлана…
Участь горестная, злая —
На чужбине умереть…
Круг сомкнули океаны.
Далеко страна родная,
Много ближе стала смерть…