Георгий Янс - Великолепная десятка. Выпуск 2: Сборник современной прозы и поэзии

– А помнишь, как мы русалок гоняли по лугам? Как они визжали, и в рассыпную в реку. А меня бесята болотные однажды чуть не утянули. Еле отбился.

– А леший охотников стращал. Пантелея кривого совсем удушил за то, что медвежонка пристрелил. Давно это было. Ох, давно. А сейчас нас и не боятся совсем.

– Знаешь, как нас называют теперь? Барабашки! Придумают же такое. Знаешь, брат, я вот чувствую, что и со мной что-то неладное творится. Как-то неуютно мне порой, то кашель одолеет, то голова закружится, то ломает всего. Совсем без работы я засиделся.

– Я Василия-оборотня встретил. Тот вроде не жалуется.

– Все мы не жалуемся. Видал его на днях. Шерсть плешью пошла, зуб выпал, и глаза мутные. Скоро, брат, все мы останемся только в сказках, которые никто и не читает уже. Дети хрень всякую по телевизору смотрят про придуманных героев, да про нечисть нерусскую. А своих не помнят и не уважают. И не боятся совсем.

– Не боятся, говоришь? – Федот после третьей рюмки совсем отошёл от тоски, а разговоры о незавидной участи нежити ввели его в состояние протеста. – А как ты посмотришь, если мы их напугаем? А?

– Да ну их.

– Я без твоего разрешения в доме хозяйничать не могу. А то бы показал им, кто главный в доме.

Изрядно посоловевший Трофим злорадно улыбнулся.

– Давай, делай, что хочешь. А то и впрямь я сам в себя скоро верить перестану. Помню, раньше, если хозяин чем не угодит, так я его так ночью придушу, что на следующий день он у меня как шёлковый ходил.

Федот взял чашку с полки и швырнул в стену. Осколки звонко посыпались на пол.

– Ой, что это там? – послышалось из спальни. – Серёж, сходи, посмотри.

Почти сразу появился Сергей Иванович, потирая сонные глаза. Увидел на полу разбитую чашку. Долго крутил головой, пытаясь высчитать траекторию полёта, откуда и почему упала посуда.

Сидевшие за столом домовые с интересом наблюдали за озадаченным жильцом.

– Ну, что там? – в дверном проёме показалась жена.

– Да вот, чашка упала.

– Странно. Ладно, пойдём спать. Завтра уберём.

– Жанна, подожди, откуда она упала?

– Какая разница. Мне вставать рано. Идём.

– Говорю я тебе, что-то завелось у нас.

– Ага, завелось, прекрати, Серёжа, неужели ты веришь в эту чепуху? – Жанна повернулась, чтобы уйти и тут ей в спину полетела тефтеля, неожиданно появившаяся над пустым столом.

Тефтеля оставила на ночной рубашке сочное томатное пятно и плюхнулась на пол. Затем прямо в голову полетел кусок селёдки, и повис, зацепившись за локон.

– Ты что, дурак? – оглянулась жена.

– Это не я, – пробормотал побледневший от страха муж. И когда зависшая на мгновенье над столом, неизвестно откуда взявшаяся рюмка, полетела в стену, он закричал и оттолкнув жену, выбежал из кухни. Супруга недоумённо смотрела на кухонный стол. Вторая тефтеля попала ей прямо в лицо. Жанна завизжала и побежала, не переставая кричать, вслед за мужем.

Федот, смеялся, схватившись за живот, а Трофим даже не улыбнулся, сидел, уставившись в дверной проём.

– Ой, умора! – хохотал Федот. – Видал, как чухнули. А ты говоришь, не боятся! Будут теперь знать!

– Хреново, – сказал Трофим. – Завтра попа приведут. Будут квартиру святить.

– А тебе-то что? Попы нынче такие, что самих святить надо.

– Да не в том дело… Хотя, знаешь, немного полегчало, но всё равно, не поверили они в меня. Во что угодно поверили, но не в меня. Назовут умными словами, как их…полтергецы, или как они там говорят. Я по телевизору видел.

Трофим взял на подоконнике какую-то чёрную штуковину и нажал на ней кнопку.

Висевший на стене ящик внезапно засветился и заговорил. Трофим добавил громкость.

В глубине квартиры снова завизжала Жанна. Было слышно, как они наспех одеваются, и через пару минут хлопнула входная дверь.

– Ушли, – вздохнул Трофим. – А ну их, совсем. Не любил я их никогда. Деда любил, а этих… Где ты взялся на мою голову. Всё внутри перевернул. А может, спас ты меня. Так и завял бы я в этих хоромах. Давай, на посошок. И пойдём.

– Куда пойдём?

– Какая разница. Найдём что-нибудь. Есть ещё нормальные дома, со своим двором, с собакой в будке и огородом.

Они выпили и, не закусив, вышли на улицу. Сергей Иванович и Жанна, перепуганные до полусмерти, закутанные в пледы, смотрели, задрав головы, на свои окна.

Домовые прошли мимо. Федот хотел отвесить пару пентюхов, но Трофим сдержал его.

– Ну, их, недостойны они.

Если бы кто знающий, протёр глаза соком обоянь-травы, то увидел бы двоих подвыпивших старичков, которые, обнявшись, брели по пустынной ночной улице. И услышал бы, как поют они хмельными голосами древнюю песню, наполненную неведомыми смертным печалями.

Финалист второго Открытого чемпионата России по литературе

Зеленый помпон

– Катька, хватит сидеть дома! Мы там снежный город строим! Ух! – в комнату врывается растрепанная Белка.

На ней круглая зеленая шапка с большим помпоном, свернутым набок, а вдоль лица торчат рыжие кудряшки. Из рукавов свешиваются растянутые резинки со штопанными рукавицами на концах. Рукавицы покрыты налипшими льдинками. Я смотрю на льдинки, жду – когда они растают и закапают дождиком на паркет.

– Ну Кать! – сестра подскакивает ко мне и разворачивает в кресле. – Давай, помогу одеться, и пойдем! Там весь двор строит, так весело!

Белка – миниатюрная копия нашей мамы. Мама тоже шебутная, рыжая, круглощекая. Она шумно разговаривает, со всеми дружит и всегда в заботах – даже когда отдыхает. Я на них совершенно не похожа. Я – маленькая серая тень, худая, заторможенная, хмурая. Я не умею веселиться и никогда не смеюсь. У меня редкие и тусклые тёмные волосы, а любимое занятие – рисовать в одиночестве черно-белые дома. Мама говорит, что я в нашего отца. Он тоже был тихий и странный, ни с кем не общался, а потом, всё так же тихо и странно, исчез из нашей жизни. Мама даже плохо помнит – когда и почему. Я зову его Папа-призрак.

Я отрываюсь от мыслей и замечаю, что Белка, кряхтя, натягивает на меня красные рейтузы с начесом. Колючие, жаркие и ненавистные. Я одергиваю ногу.

– Белка, не хочу гулять. Отпусти.

– Катька, сегодня воскресенье, надо дышать воздухом. Завтра в садик, там духота и микробы, – скороговоркой произносит Белка, неутомимо продолжая наряжать меня в рейтузы.

Я понимаю, что мне все-таки придется гулять, и сдаюсь. Белка сильнее и умнее меня. Нам по шесть с половиной лет. Она уже умеет быстро одеваться и знает таблицу умножения, до «семью девять». Я же до сих пор читаю по слогам, а процесс завязывания шнурков доводит меня до полуобморочного состояния – пальцы не способны на такие сложности. Впрочем, предусмотрительная мама покупает мне обувь без шнурков.