Леонид Якубович - По чуть-чуть…

– Как ищите?

– Он спрашивает! Как ищут? Как нищий копейку!

– Где? Где я его тут искать буду, я же не дома. Да и потом, я даже не знаю, как его искать, это же керосин, это же не водка!

– Кстати! По чуть-чуть! – заорали биндюжники и тут же налили. Я обалдел и выпил, мне уже было всё равно.

– Смотрите сюда! – загипсованный здоровой рукой стал царапать на листке бумаги, какие-то стрелочки, чёрточки, кружочки и квадратики. – Мы тут... А тут склад ГСМ... Значит, сюда... потом сюда... тут вроде пятачок такой и клумба такая, узнаете, там ноги стоят... Раньше баба стояла с веслом, но кто-то спёр неудачно... и тут налево и прямо, там увидите. Тут езды минут двадцать. Может там, кто есть. Дуйте, договаривайтесь!

– Как дуйте? На чём?

– Шо на чём, на чём! Или мы не люди! Нате, держите!

– Не, я больше не буду!

– Ключи держите. Вон тачка стоит, берите тачку и дуйте!

Здоровой рукой он кинул мне ключи и пальцем ткнул куда-то за окно.

Я схватил ключи и вышел, не очень понимая, что происходит. Я чувствовал, что меня влечёт за собой СЛУЧАЙ, и не сопротивлялся.

Держа ключи, я, прыгая через две ступеньки, взлетел на второй этаж и ворвался в буфет.

Дым стоял коромыслом. Какие-то люди строгали на кухне картошку, кто ощипывал курей, что-то булькало в кастрюлях и шипело на сковородках. Со служебного входа проникали всё новые и новые граждане с авоськами, сумками и рюкзаками. За столиком в углу, прижавшись друг к другу, сидела перепуганная группа, и, судя по лицам, ожидала, что вот сейчас и их пошинкуют на салат «оливье».

– Лёша! – заорал я нашему директору Дронову. – Лёшка, бери деньги, сколько есть, и где хочешь, достань водки! На всё, сколько осталось. Ящик – ящик, два – два! И сидите тут и пейте, пока не вернусь. И не спрашивай ничего, я сам ничего не знаю! Бери с собой Карена и вали за водкой!

Оба исчезли, как и не было. Я не сомневался, что Лёшка достанет водку, я не знал где, но достанет. Лёшка мог достать везде и всё. А то, что не сможет достать Лёшка, выцыганит Карен, это я знал точно.

– Юлька, Ленка, Наташка и ты, Марина, тоже – на кухню! Вадик, не хрен тут рассиживаться, убери с прохода Барсукова и чемоданы, и давай накрывай тут всё!

Во мне вспухал полководец времен первых Пунический войн.

– Маня, поди сюда! – я взял Маринку за руку. – Скажи мне, Маня, ты хочешь сегодня улететь в Москву?

– Хочу.

В Маринкиных глазах не было ничего, кроме недоверия. Мы были знакомы всего две недели, и она ещё не знала, на что я способен, когда влюблён.

Я чмокнул её в щеку и запрыгал по ступенькам вниз.

Передо мной стояла задача, это было главное, остальное не имело значения. Так было всегда. Я мог целыми днями валять дурака – лежать на диване, вяло переругиваться по телефону с редакторами по поводу недоделанной пьесы, писать знакомым и незнакомым стихи на дни рождения и свадьбы и вообще плевать в потолок. Но, как только передо мной ставили задачу, неважно какую – достать, добыть, устроить кого-то в институт, в клинику на обследование, встретить чью-то жену во Внуково, подписать бумагу в мэрии, распарить кому-то телефон – всё, я был неудержим. У меня как будто щёлкало в голове, и дальше я двигался, как запрограммированный робот и, главное, всё получалось. Если это не касалось меня лично. Если это не касалось меня, получалось, практически всё.

Я выбежал на улицу, сел в машину и рванул, куда мне было указано, левой рукой держа баранку, а правой – бумажку с планом.

Минут через двадцать я был у склада. Минуя топливозаправщики, перешагивая через шланги, брошенные вёдра, чьи-то промасленные ватники, я бродил, удивленно озираясь по сторонам. Незнакомые надписи окружали меня со всех сторон. «Насосная станция», читал я, «Пункт слива отстоя», «Пункт слива «И», «ТФ», «Арктики» – я видел, что это написано по-русски, но что именно, не понимал совершенно. Что это «Пункт слива «И»? Почему только для «И»? А где пункт слива для «М» и для «Ж»? А «ТФ» – это что «Тихоокеанский флот»? Как он приплыл сюда на аэродром в Одессу? Я плюнул и решил, что от выпитого я стал забывать родную речь. Я крутил головой направо и налево, надеясь встретить хоть кого-нибудь, и, наконец, уткнулся лбом в «ЦЗС». Я вошёл внутрь.

Было темно и тихо. Пахло машинным масло, керосином и ещё чем-то. Первое, что я разглядел, был плакат с изображённым на нём рабочим в комбинезоне на лямочках и в фирменной фуражке. Он строго смотрел на меня, и рука его в рукавице указывала на «Руководство по технической эксплуатации складов и объектов горюче-смазочных материалов предприятий гражданской авиации СССР».

Судя по выражению его лица, мне нужно было не только сейчас же прочитать это руководство, но и выучить его наизусть тут же.

Вторым был грустный небритый человек, который сидел за письменным столом и дымил папиросой. Прямо перед ним стояла консервная банка, полная окурков, чайник, большая чашка с цветочками и табличка «Топлива нет». По всему столу валялись шашечки домино. На стене за его спиной висел телефон.

Я подошёл. Он поднял голову, и глаза его полезли на лоб.

– Ты?

– Я!

– Не может быть! – он вытащил из тумбочки бутылку водки и налил в чашку. – По чуть-чуть!

– Я не пью.

– Тогда не ты!

– Я, я!

– Тогда пей!

Я понял, что разговор не получается и выпил. Потом взял со стола мятую пачку «Беломора», достал папиросу и закурил.

– О! – сказал он, и глаза его просветлели. – Точно ты!

– Слушайте...

– Виктор Николаевич.

– Слушайте, Виктор Николаевич...

– Можно просто Витя.

– Слушайте, Витя...

– Но меня тут все называют Николаич!

– Хорошо, слушайте, Николаич...

– И без «вы»!

– Слушай, Николаич, так правильно?

– Так правильно. Давай сфоткаемся, Аркадич, мне ж никто не поверит.

– Сфоткаемся, сфоткаемся, но потом. Сначала, мне нужен керосин. Есть тут у вас... то есть у тебя керосин? Мне не много, всего шесть тонн, ну хотя бы пять, а?

– Пять тонн? Да хоть десять!

– Правда?

– Правдее некуда!

– Ну!

– Сначала по чуть-чуть!

– Может, сначала керосин?

– Нет, сначала по чуть-чуть!

Он налил в чашку, я отпил половину, потом он... Закурили...

– Ну?

– Что – ну?

– Ты ж сказал потом керосин!

– Ну, правильно сказал – потом. Потом через неделю, может через две, может вообще когда-нибудь... Счас нету.

– Как через неделю?! Ты ж сам сказал – хоть пять тонн, хоть десять!!

– Хоть сто. Всё равно нету. Ни сто, ни тыщи.

– Ну, хоть чуть-чуть, а?

– О, давай по чуть-чуть!

Он налил. Мы выпили. Я готов был заплакать – надежда, которая вела меня всё это время, таяла, как дым от наших папирос.

– Не тужи, Аркадич! – сказал он. – Счас старухе своей звякну, она первача привезёт. Ты такого не пил, Аркадич! Один стакан и ты забудешь о своём керосине! На что он тебе сдался, керосин этот? Дизтопливо есть, хочешь дизтопливо?