Леонид Якубович - По чуть-чуть…

Мы остались впятером. Николаич подогнал ТЗ, вытащил шланг и стал заправлять самолёт.

«Биндюжники» достали фляжку и пластмассовые стаканчики.

Мы выпили по «чуть-чуть».

– Послушайте, Аркадич! – вдруг задумчиво сказал один. – Шо вы стоите тут, как памятник лётчику Чкалову?

– А что?

– Или у вас есть экипаж?

– В каком смысле?

– В прямом. Мне кто-то говорил в детстве, шо самолёты без лётчиков не летают. Или мне врали, я знаю?

Я обмер. Только что выстроенный сказочный замок рушился прямо на глазах. Ну, керосин, ну самолёт… Но где я возьму экипаж в субботу вечером в Одессе?!

Они привезли меня обратно в аэропорт в полуобморочном состоянии. От беспомощности, я готов был заплакать.

Они пожелали мне счастливого пути, сказали, что надо учиться летать самому, тогда не будет проблем с экипажем, и уехали. С ними уехала и последняя искорка надежды. Больше за помощью обращаться было не к кому.

Только к Господу Богу!

И я пошёл обратно в тот угол, где стоял и молился утром.

Кафель уже не был холодным, но я всё же ударился головой об стену и зашептал:

– Господи! Это опять я, извини, что беспокою, но мне нужен экипаж. Может у тебя есть экипаж, Господи, я верну...

– Так возьмите ж на здоровьечка, шож вы так убиваетесь прямо! – тут же отозвался чей-то певучий голос с мягким южным акцентом.

Я посмотрел наверх. Там никого не было. Я обернулся. Позади меня стояла женщина лет сорока, сорока пяти, с подносом на котором стоял графинчик, рюмочки и порезанное ломтиками сало на тарелочке.

Было очевидно, что это очередной посланник небес. Конечно, было бы нелепо предположить, что ко мне кого-то спустили оттуда с водкой и салом, но я подумал, что я им надоел уже со своим нытьём, и они решили таким образом от меня отделаться.

Я налил рюмочку, выпил и перекрестился.

– Ой, да шож вы, прямо! – зарделась женщина. – Вы ж побегите до гостиницы. Они ж тамо уже полгода живут. Только я не знаю, там ли они сейчас, чи в городе. Так вы ж побегите, побачьте, може они тамо.

– Кто тамо? – спросил я, боясь спугнуть это видение.

– Так экипаж жешь! Вы ж экипаж шукаете, чи шо?

– А вы откуда? Оттуда? – я тыкнул пальцем в потолок.

– Ни, я не летаю, у мене Павлик летае. Я его жёнка. Павлик техник на том летаке. А это вам командир прислал, сказал – заходьте до них, если шо!

Она ещё что-то говорила, меня уже не было, я был уже возле гостиницы.

Экипаж, как ни странно, в полном составе и в полной форме сидел в номере и смотрел телевизор.

– Добрый вечер! – сказал я униженно, заранее готовясь ползать на коленях, рвать на себе рубаху, целовать им руки и пить с ними до конца жизни, лишь бы они согласились лететь.

– Всё в порядке, Леонид Аркадьевич! – оборвал меня командир. – Нам уже звонили. Пойдемте!

Мы вышли на улицу и пошли обратно. Впереди шёл экипаж, я шел сзади, совершенно точно понимая, что этого не может быть. Так быть не может! Мне это снится! Это же ясно. Я шел, очень аккуратно ставя ноги, чтоб не споткнуться ненароком и не проснуться, недосмотрев, чем всё это кончится.

– Леонид Аркадьевич! – сказал командир. – Вы вот что. Мы с вами пойдём вперёд, вы там организуйте, чтоб не было задержки. Медицина, метео, флайт-план надо согласовать с УВД по срочному, они в курсе, ну и прочее. Григорич, вы с Серёжей на борт, а я с Леонидом Аркадьевичем пошёл оформлять бумаги.

– К-какая медицина? – спросил я заикаясь.

– Предполётная. – Ответил командир. – А что, вы не знали?

Я, разумеется, кивнул головой, я бы кивнул вообще, чем угодно, а что мне оставалось делать.

Ещё полчаса суетливой беготни с выяснениями у всех подряд, где мне взять «медицину» и я получил заветный телефон Тараса Даниловича, который решит вопрос.

Ещё двадцать минут ушло на то, чтобы дозвониться до Тараса Даниловича и доказать ему, что я это я.

Через час приехали пятеро – сам Тарас Данилович, его жена, дочь и врач с медсестрой. Меня тут же обрядили в белый халат и шапочку, повесили на шею стетоскоп, сунули в руки «кружку Эсмарха» и мы стали фотографироваться на память. После чего «медицина» отправились осматривать экипаж, а Тарас Данилович объявил, что они привезли в подарок спирт, сунул мне в руки поллитровую колобаху и вместе с женой исчез в буфете.

Тут у меня в голове опять что-то выключилось. Я вроде бы оказался внутри немого кино. Я видел всё, правда, в черно-сером цвете, но звук исчез. При этом я понимал, что происходит, но как-то внешне. То есть, сами события я отмечал, но в смысл происходящего даже не пытался вникнуть!

Ко мне подходили, я давал разрешения, что-то согласовывал, бесконечно кивал головой, жал руки и фотографировался. Краем глаза отметил, что явилась служба безопасности. Проверила у всех документы, выпила со мной по «чуть-чуть» спирта, что-то там подписала экипажу, и отправилась догуливать на второй этаж в буфет. Подошли два очень серьёзных гражданина в одинаковых серых костюмах с атташе-кейсом. Сообщили, что они местные депутаты, и что им поручено оказать всяческое содействие. Достали из него коньяк, сказали, что французский, но местного разлива. Поинтересовались рекламой в программе, и за двадцать процентов скидки предложили сменить этикетки на бутылках на любые. Дали визитки. И ушли в буфет.

Прошёл командир в сопровождении врача и медсестры, подмигнул мне весело, показал большой палец и исчез за дверью «Staff only». Сестра на ходу пощупала мне пульс, заглянула в зрачок, оттянув веко до подбородка, сказала, что надо сдать анализ мочи и больше гулять. Я хотел спросить, чей анализ надо сдавать, но она уже ушла.

По «громкой» объявили посадку.

Тут у меня в башке опять включился рубильник, и на меня обрушился звук и цвет.

Было около десяти вечера, когда я ворвался в буфет с криком: «Лёха, кончай гулять, давай всех на посадку!».

Пока я ухитрился выволочь всех, прошло ещё минут сорок.

Как мы дошли до выхода на посадку, я не знаю. Группа являла собой команду сильно пьяных космонавтов перед взлётом. Мы шли сквозь ликующую толпу. Нам дарили цветы, пожимали руки, желали счастливого пути и обещали ждать тут до возвращения. Какие-то люди помогали нести наши чемоданы, Барсукова и Вадика. Карен обещал жениться трём девушкам одновременно, двум пожилым дамам и одной глубокой старушке, которая принимала его за умершего внука, просила простить за всё и обещала скоро увидеться. Лёха раздавал автографы на бумажках и тут же отбирал их обратно, объясняя, что это реквизит. Ленка с Юлей хором пели «Однажды вечером, вечером, вечером...» и целовались со всеми, до кого могли дотянуться. Мы с Маринкой спотыкались рядом, не очень соображая, кто кого поддерживает. При этом она повторяла, как заведённая: «Лёнюшка, не волнуйся до поезда ещё полчаса!». От меня несло керосином за километр и она старалась не подпускать ко мне курящих, боясь, что я в прямом смысле сгорю на работе.