Екатерина Таубер - Одиночество

Родимого дома, где в комнатах свет,
От ламп керосиновых тени в углах,
Где муж и отец собрались на совет
Помочь, как и прежде, шагнуть через страх.

Солнце снова черепицу греет,
Старая избушка ожила.
Так прошу: «Вернись домой скорее
К радостям суровым ремесла.

Без тебя не смею, не умею
Ничего задумать и начать,
Только память о тебе лелею,
Как любви последнюю печать».

Наш маленький домик под сенью шумящего дуба
Сквозь сумрак и бурю блаженным сияет окном.
Там странницу встретят всегда беспокойные губы,
Там тени родные склоняются над очагом.

И кот круглолапый, потягиваясь и мурлыча,
У печки гудящей мохнатым свернется клубком.
Скрипящие рамы, — бездомного ветра добыча,
Под резким порывом, заходят опять ходуном.

И вечером долгим, склонясь над стаканом глинтвейна.
О странствиях дальних польется неспешный рассказ,
У старенькой лампы, за легкой завесой кисейной,
От бурь неизбывных еще охраняющей нас.

Простая радость бытия
Необъяснима, неделима.
Как различить, где ты, где я,
Где мир кончается любимый.

И из каких семян цветы,
Сияющие вырастают,
Пройдя сквозь темные пласты,
Где к солнцу путь им преграждают.

Из звука как родится звук,
Как из волны волна взлетает.
Кто раз вступил в блаженный круг,
Тот только дышит и не знает.

Канун войны. Беспамятство. Предел.
В последний раз пустынная дорога.
Осенний теплый вечер догорел,
Как наша жизнь у этого порога.

Кому теперь и через сколько лет
Приморские встревоженные сосны
Здесь прошумят, как нам с тобой, в ответ.
Глубокой ночью ветряной и росной?

Какой пришлец откроет этот дом,
Где много мы терзались и любили,
И наши розы, под большим окном,
Такими ль будут, как когда-то были?

Пора. Пора. Но сил произнести
Мучительное слово «расставанье»
Нам никогда с тобою не найти
В бесслезности последнего касанья.

Все мы как-то доживаем
Неизжитый век.
В «дурачки» еще играем,
Суетясь, движенья чаем
Пересохших рек.

Каждый словно занят делом
В уголке своем,
Только «дело»-то — не дело,
И «углы» взамен удела,
Богадельня — дом!

Хорошо б теперь на паперть
Храмов вековых.
Но и храм-то нынче заперт,
И дорог свернулась скатерть,
Что вела до них.

Им все нипочем: ни любви, ни заботы,
Привычно сызмальства дыханье войны.
Они совершат на луну перелеты,
Сломают печати подземной страны.

Вселенная страшным наполнится гулом.
Как детство, как праздник, придет тишина.
И вздох передышки зачтется прогулом
В той кузнице смерти, где всем не до сна.

И робкие ветви, с безмолвным укором,
Протянут деревья, о чем-то моля,
И звери заплачут, и сдвинутся горы,
И огненных крыльев захочет земля.

Тепло в курятнике. Помет.
В соломе — стебельки бурьяна.
А в лужах, перед дверью, лёд
И листья ломкие каштана.

Петух горланит, подскочив
На ящик боком, неуклюже,
И ветра шалого порыв
Его надменный хвост утюжит.

В бадье продрогшая вода
И леденит, и обжигает.
Заря, сквозь сосны, как всегда,
Пурпурный веер раскрывает.

И бодро так, и хорошо.
Простая радость неделима,
Соединяя, словно шов,
Два мира: внутренний и зримый.

Висит на вешалке пальто,
Одно плечо задрав высоко.
Играют старички в лото
И воды пьют с фруктовым соком.

В огромном зеркале живет
Такое же кафе — второе.
Бутылок армия в поход
Идет, давно готова к бою.

Поэт за столиком стихи
Строчит, давно уже не видя
Ни улицы — большой реки,
Ни пьяницы за блюдом мидий.

Он тоже ринулся в поход,
Слова ломает, как валежник,
Чечеткой ритма колет, жжет,
На мир обижен и рассержен,

Стихии мстительной открыт…
Звезда ж заката и рассвета,
Как мать, как женщина глядит
Все жалостливей на поэта.

Лишь первозданное, простое —
Деревья, воды и холмы
Незыблемо стоит и ст о ит
Поклона, памяти, хвалы.

Во дни обид, во дни потери
Ценить научится душа
Бесхитростную ласку зверя,
Приют первичный шалаша,

И утра росное касанье.
И шепот ивы-прасестры —
Дары, что нам даются втайне.
О, неприметные дары!

Они отдыхали от боя
С болезнью и нищетой.
Отрешенность. Чувство покоя.
Контур жизни совсем простой.

После всех узлов и скрещений —
Благородная линия вновь.
Это детства стучатся тени
И молитвой стала любовь.

Ты возникаешь крепостью старинной,
В кольце двух рек спокойных и больших,
Чуть озарен закатом апельсинным,
Меж улочек восточных и кривых.
Ухабами ныряет мостовая,
В кофейнях песни горькие поют,
Едва ползут ленивые трамваи,
Газельи тени девушек снуют.
Гостеприимства город и обилья,
Вдаль уходящих черепичных крыш,
Ты дорог мне, как молодости крылья,
В час гибели ты в сердце постучишь.

Скупые старческие слезы
И длинный перечень обид
Лишь богадельня сохранит…

Под золотым дождем мимозы
По парку призраки бредут,
С исчезнувшим перекликаясь.

Как страшно быть последним в стае,
Прощальный отдавать салют…
А корабли на дно идут…

Сквозная южная сосна
Над полем вянущей лаванды,
А рядом — низкая стена
Времен Приама и Кассандры,
С нее сползает купина
И горько зноен ветер жадный.

Не видно моря. Облака
На небе выцветшем застыли.
Кустарник пощипать слегка
Пришла коза из древней были,
Шерсть цвета темного песка,
Библейской драгоценной пыли.