Ян Райнис - Стихотворения Пьесы

Горе! Будни заглушили
Солнца смех в душе твоей,
И заботы тусклых дней
Сердце обручем сдавили.

Победи заботы те:
Им, что гадам, крыться в поры,
Не взнестись за нами в горы,
Не подняться к высоте!

Приморские сосны сломал ураган,
К песчаным припали они берегам, —
Тянулись к просторам, стремились к воде,
Не стали скрываться и гнуться в беде:

«Мы сломаны, грозная сила, тобой,
Но рано ликуешь, не кончен бой,
Еще мы вздыхаем о далях в тоске,
Гневные ветви шумят на песке…»

И, мачтами став, над раскатом волны
Взмыли поверженных сосен стволы,
Грудь — против бури, парус крылат,
Бой против бури, мачты гудят:

«Грозная сила, швыряй нас на дно, —
В счастливую даль доплывем все равно!
Ломай, сокрушай нас — идем напролом,
К солнцу, к восходу плывем. Доплывем!»

Ты мост разрушил, и на самом деле
К родному дому не придешь ты вспять,
Где руки бы тебе дыханьем грели,
Где сердце бы тебе сумели заласкать…

Челны и мост проглочены пучиной,
Ревет прибой, кроша скалу в песок,
Рыдают чайки над косой пустынной.

В крови ладони, камни — из-под ног…
Вперед! Навстречу солнцу. Мир широк.

Мне этого не вынести, отец.
Все видеть — и спокойно, молчаливо,
Как будто сердце у тебя вконец
Окаменело, — улыбаться криво;

Взирать, как правду топчут сапогом,
Как палачи глумятся нечестиво
Над тем, что мы святынею зовем…

Трепещет плоть, и кровь моя как пламя,
И руки тянутся к оружью сами.

Как мог тебя я удержать!.. И ты
Ушел, мой сын. И вот передо мною
Лежишь теперь. Глаза твои пусты,
Покрыты щеки смертной белизною.

А как они пылали в час, когда ты
Нас вещим словом окрылял своим.
Ты мертв! И лишь чело еще объято
Грозы недавней отблеском живым…

О сердце! Мы сильны, мы победим!..

Заходит солнце, ночь пришла,
Приносит страх густая мгла,
Заходит солнце, но взойдет,
Чтоб тьму хлестать лучом с высот.

Прочь жалобы и стон тоски!
Сбивай оковы и замки́!
Круши ограды и — вперед! —
Река взбухает, взломан лед.

Все выше солнце, даль синей,
Все тоньше лед весенних дней,
Все тоньше — тает под лучом,
Ручей сливается с ручьем.

Ревет разбухшая вода,
Уносит прочь обломки льда
И заливает все и вся,
Устои ветхие снося.

Воды восставшей круговерть
Крушит стены столетней твердь,
Ломает тысячи преград,
И бастион, и каземат.

Все, что давило, гибнет враз,
Вокруг, насколько видит глаз,
Вода. Течет через края
Огромной чаши бытия.

Одна на свете справедливость есть,
Сама собой, одна и та ж навеки —
Она была началом всех начал:
Она несла порядок в этот мир,
И если б мир однажды канул в Лету,
Она б еще царила надо всем.
Fiat justitia, ruat mundus! [3] Да будет справедливость, да разрушится мир! (лат.).

Она над миром трон свой вознесла,
Прикрыв свое величье облаками,
И ясный взор свой ослепив повязкой,
Опорой служит ей металл и камень,
Холмы костей и пирамиды трупов,
Стволы орудий и столбы победы,
Сиденье трона свито из цепей,
В которых вечно трудятся народы,
Виновные лишь в том, что так малы.
В руке ее весы: две чаши. Кровью правды
Полна одна, вторая чаша вечно
Мечом тяжелым клонится к земле.
Одежд багровых, золотом расшитых,
Тяжелый шелк шуршащий виснет с плеч;
И стан широким поясом охвачен,
А обувь из железа и свинца;
За поясом закон, топор и плети.
Сжимает губы тонкие она,
И если слово сквозь уста проникнет,
Оно разит, как лезвие ножа.
Одна лишь речь — приказ и приговор,
Они тяжки, как топоров удары,
Что б ни сказала — все свершится вмиг,
Покуда кровью залита земля
И в небе кровь, как зарево, алеет.
Fiat justitia, ruat mundus!

Покинув трон, она ступает в мир,
Чтоб власть свою распространить по свету,
Уравнивая всех перед собой;
Закрыв глаза, идет она слепая,
Идет не глядя, кто хорош, кто плох,
Вершит свой суд, не видя ни причин,
Ни слез не видя, ни бескровных лиц,
Ни рук костлявых, ломанных бедою,
Пока они не сжались в кулаки.
Да, Справедливость, видно, за века
Состарилась и навсегда ослепла
От вековой повязки на глазах.
И кажется мне, что она глуха,
Или заткнула уши мягкой шерстью, —
Когда проходит с ледяным лицом
И вопиющих голосов не слышит:
Пусть, пусть вопят, она за все века
Ни разу не прислушивалась к воплям —
Fiat justitia, ruat mundus!

…И стан ее не тот, каким казался,
Ленивая, она едва бредет,
Виновных не догнать ей, но легко
Хватать невинных жесткою рукой.
И лишь чутье ее, как прежде, остро:
Дым хижин она чует издалёка
И хижины обходит стороною.
Но если в них приходится бывать,
Она всегда с покорными покорна
И вежлива, спокойна и робка;
И никогда в глаза не лезет нагло;
И вовсе не горда, какой казалась.
Она при звоне золота молчит!
С ней можно пошутить, поторговаться,
К любой нужде приспособляться может,
Со смелыми смела и выступает
Неумолимой. Жалости тогда
Она не даст сидеть с собою рядом,
И суд ее тогда неоспорим:
И пусть хоть в пекло катится весь мир,
Пусть стоны сотрясают все вокруг,
Скрежещут зубы, кулаки хрустят.
Когда ж она вдруг снизойдет к земле, —
Врагов растопчет, вырвет сорняки,
Одних благословит последним словом,
Других последним словом проклянет —
Fiat justitia, ruat mundus!

Да, Справедливость, дряхлая старуха,
Становится все старше, все дряхлей,
И дни ее судьбою сочтены.
За часом час все убывают силы,
И только злоба возрастает бурно,
Уста увечит зависти излом,
Глумливая усмешка скалит рот,
Не держат ноги, и в костях иссохших
Мозг чахнет, только лишь костыль
Поддерживает немощный скелет,
И все ж костыль упавшего растопчет,
Нога ее все под собой сомнет.
Fiat justitia, ruat mundusl

Час старой Справедливости пробил,
И жизнь ее висит на волоске.
И скоро рухнет это божество,
Гремя костьми и черепом пустым,
И черная затмит просторы пыль,
То будет крови высохшей поток,
Что был во имя божества пролит, —
Пыль ядовитой высохшей слюны,
Пыль от руин и тлена старых зданий,
Тысячелетней черной швали пыль,
Что скапливалась, превращаясь в гниль,
И все живое на земле душила
Невыносимым смрадом испарений,
Лишала жизни молодой росток,
Но все-таки росток растет сквозь тлен,
И новый мир над старым миром всходит —
Ruat justitia, fiat mundus! [4] Да разрушится справедливость, да будет мир! (лат.).