Пер Лагерквист - Улыбка вечности. Стихотворения, повести, роман

Повествование в романе ведется от лица главного персонажа — придворного шута, Карлика. По сравнению с грозной фигурой Палача Карлик, на первый взгляд, кажется нелепым и смешным, наподобие гофмановского Крошки Цахеса. В сниженной, пародийной форме пытается он подражать «подвигам» своих господ — Герцога или кондотьера Боккароссы, хладнокровного, «механического» убийцы. Но уродливая внешность Карлика скрывает столь же уродливую душу, в которой нормальные человеческие чувства полностью извращены, вывернуты наизнанку. Высшие жизненные ценности заключены для него в войне и насилии, убийстве и разрушении. Добро, красота, любовь возбуждают в нем отвращение и ярость. Этим объясняются и садистское истязание, в котором находит выход то подобие чувства, которое он питает к Герцогине, и злобные интриги, приводящие к гибели двух юных влюбленных (вариация темы Ромео и Джульетты). Обращает на себя внимание красноречивая деталь: Карлик никогда не улыбается и не видит звезд на небе. Он в сущности беспол, стерилен и не способен к продолжению рода. Но свою извращенность и неполноценность он ощущает как избранность, как превосходство над другими людьми и обосновывает это «теоретически», мифом о некоей древней расе карликов — прозрачная аллюзия расовой мифологии нацизма. Как придворный шут Карлик, казалось бы, не обладает никакой реальной властью. Но с помощью интриг он воздействует на ход событий, подталкивая их к катастрофе. Он выступает, если не как причина, то как катализатор рассеянных кругом плевел зла, нетерпимости, насилия.

Изображая события через призму восприятия Карлика, Лагерквист достигает необычайной силы саморазоблачения зла. Замаскированное и скрытое от глаз, оно много опаснее зла явного.

Финал романа, где заточенный в темницу Карлик выражает уверенность в скором освобождении, далек от розового оптимизма. Зло в мире столь же вечно и неистребимо, как добро. На пороге победы над фашизмом роман Лагерквиста звучал как предостережение человечеству, напоминал о необходимости неустанно бороться со злом, и не в последнюю очередь в себе самом, в собственной душе.

Русскому читателю, вероятно, будет интересен тот факт, что среди основных литературных источников «Карлика» был роман Д. Мережковского «Воскресшие боги. Леонардо да Винчи». Лагерквист высоко ценил этот роман, в котором его привлекли не только ренессансная атмосфера и герой, черты которого можно узнать в образе ученого Бернардо, но и эпизодическая фигура карлика Янакки, по-видимому, давшая толчок фантазии шведского писателя.

Послевоенный мир со сменяющими друг друга политическими оттепелями и заморозками, атмосферой растущей девальвации духовных ценностей, не внушал Лагерквисту большого оптимизма. Круг мотивов его позднего творчества — странствия одинокого человека, изгоя в пустынном безответном мире в поисках утраченных нравственных ценностей и ориентиров. Не без учета опыта Т. Манна, создателя «Иосифа и его братьев», Лагерквист приходит к созданию своего варианта романа-мифа, строящегося на переосмыслении позднеантичного и раннехристианского материала и его емких, универсальных образов-архетипов.

Лагерквист не торопясь и кропотливо трудится над каждым новым произведением, тщательно взвешивая каждую фразу, каждое слово, безжалостно отсекая все лишнее, необязательное. Стиль его достигает высшей степени лаконизма и емкости, простоты и выразительности. Около полутора десятилетий ушло на создание его монументального цикла: «Варавва» (1950), «Сивилла» (1956), «Смерть Агасфера» (1960), «Пилигрим в море» (1962) и «Святая Земля» (1964) — произведений, которым трудно подобрать четкое жанровое определение, ибо масштабный романный замысел подчас укладывается в объем небольшой повести. «Малые романы» Лагерквиста рождались один из другого, образуя звенья единой цепи, варьируя и развивая главные темы и мотивы — жизни и смерти, добра и зла, веры и сомнения, любви и ненависти, страдания и искупления. Герои цикла — изгои, аутсайдеры, стоящие вне человеческой общности. Каждый из них — Варавва, Сивилла, Агасфер, Товий, Джованни — воплощает в себе какие-то черты, какую-то драму современного человека, его мучительные сомнения и метания, в каждого из них писатель вложил и частицу себя самого.

Герой открывающего цикл романа «Варавва» — бегло упоминаемый в Новом завете разбойник, по требованию толпы отпущенный на волю взамен распятого Христа. Лагерквист изображает его бунтарем и индивидуалистом по натуре, не привыкшим задумываться над своими поступками. Неожиданная встреча с непонятным ему Христом, а затем общение с христианами, с их твердой и смиренной верой, проповедью добра, милосердия и любви к ближнему, абсолютно чуждыми его буйной натуре, против воли влечет его и круто меняет всю его жизнь. Трагический удел Вараввы в том, что, порывая с прошлым, он не способен понять и принять новое. Желая помочь христианам, он, верный своей натуре, прибегает к насилию, лишь способствуя этим расправе над ними. В нем воплощен извечный дуализм человеческой природы, неразделимость в человеческом опыте добра и зла, истины и заблуждения. Он бессилен преодолеть этот дуализм, но в самом порыве к этому — его оправдание.

Именно «Варавва» послужил главным поводом для присуждения Лагерквисту Нобелевской премии по литературе в 1951 г. и принес ему мировую славу. Конечно, при этом учитывались и все другие многолетние творческие достижения писателя, что явствует из формулировки Шведской академии: «За художественную силу и глубокое своеобразие, с какой он в своем творчестве ищет ответы на вечные вопросы человечества». При вручении премии Лагерквист в качестве традиционной речи прочитал фрагмент «Миф о человеке» из неопубликованной повести начала 20-х годов «Дом вечности» — давней попытки создать всеобъемлющий миф о культурно-историческом опыте человечества. Оригинальное выступление Лагерквиста вызвало восторженные овации. По отзывам печати, он говорил спокойно и проникновенно, «словно читал нескольким друзьям дома у огня».

В 1953 г. вышел последний, единственный после войны сборник стихов Лагерквиста «Вечерний край», подводящий итог его многолетнему поэтическому пути. После длительного перерыва поэт вновь достигает гармонического единства и равновесия между напряженными раздумьями о смысле и тайнах бытия, о жизненных ценностях — и простым, ясным языком и формой стиха. Классические размеры непринужденно чередуются здесь со свободным стихом. В сборнике выделяется раздел философских стихотворений с настойчиво повторяющимися мотивами — о сути человеческого «я», о вере и ее непостижимости, о неведомом, трансцендентном начале, предмет которого недосягаем, но наполняет жизнь смыслом и содержанием. Детские воспоминания рождают страстные вопросы о неуловимых связях духа с земными явлениями: стихотворение «Кто проходил под окном в моем детстве…» Экзистенциальные вопросы, мучающие и Варавву, и будущих героев, звучат здесь в глубоко лирическом преломлении, подтверждая «автобиографичность» лагерквистовских странников («Что глубже, чем пустота…» и другие стихотворения).