Гомер - Илиада

Фениксу мягкое ложе немедля постлать, чтоб скорее
Вспомнили те об уходе из ставки. Тогда Теламонид
Богоподобный Аякс такое им слово промолвил:
"Зевса потомок, Лаерта дитя, Одиссей многоумный,
Должно, как видно, идти, ибо, кажется, цели посольства

Этим путем не достигнем. Скорей возвестить аргивянам
Слово ответное нужно, — хотя и недоброе слово.
Нас поджидая, они, может быть до сих пор заседают.
Сделалось диким теперь Ахиллесово гордое сердце.
Злобный, не думает он о приязни товарищей прежних,

Как близ глубоких судов мы его больше всех почитали.
Жалости чуждый в душе! Даже тот, чьего брата убили,
Чье умертвили дитя, искупительный дар принимает.
Выкуп большой уплатив, остается убийца в народе,
А принимающий выкуп, смиряется гордой душою.

В сердце ж твое, сын Пелея, вселили бессмертные боги
Непримиримую злобу — и все из-за девы единой!
Семь мы теперь предлагаем отборнейших дев, а в придачу
Много подарков других. О, смягчи свое гордое сердце,
Гостеприимство почти! От ахейских дружин мы пришельцы

Ныне под кровлей твоей, мы, кто более прочих ахейцев
Страстно желали всегда оказать тебе дружбу и верность".
И, отвечая ему, так сказал Ахиллес быстроногий:
"Зевса питомец, Аякс Теламонид, владыка народов,
Мне показалось, что ты от души говорил это слово.

Но разгорается сердце от гнева, едва лишь припомню
Речи Атрида в тот день, когда он перед войском ахейским
Мне оскорбленье нанес, как пришельцу, лишенному чести.
Но удалитесь теперь и ответную речь возвестите.
Я не подумаю раньше о кровопролитном сраженьи,

Чем от владыки Приама рожденный божественный Гектор
Не нападет на суда и палатки дружин мирмидонских,
Много ахейцев убив и огнем их суда уничтожив.
Перед моей же палаткой, моим кораблем чернобоким
Гектор, и сильно желая, от битвы воздержится, верю".

Кончил, и каждый, взяв кубок двойной, совершил возлиянье.
После вернулись они к кораблям, — сын Лаерта шел первым.
Тою порою Патрокл друзьям повелел и служанкам
Мягкое ложе для старца как можно быстрей приготовить.
Те, повинуясь, постель приготовили, как повелел он,

Шкуры овечьи постлав, одеяло и холст тонкотканный.
Там успокоился Феникс, зари ожидая священной.
Вскоре заснул и Ахилл в глубине своей крепкой палатки.
Рядом легла с ним жена, приведенная им из Лесбоса,
Фарбаса дочь, Диомеда, прекрасноланитная дева.

Тут же Патрокл в другом лег конце, а с ним рядом заснула
Дева Ифеса, — ее Ахиллес ему дал, покоривши
Скирос высоко лежащий, столицу царя Эниея.
Тою порою послы возвратились в палатку Атрида.
Кубки держа золотые, сидели там дети ахейцев,

К ним поспешили навстречу и тут же расспрашивать стали:
Первый вопрос предложил им владыка Атрид Агамемнон:
"Что же, скажи, Одиссей многославный, о, гордость ахейцев,
Хочет ли он от судов отвратить истребительный пламень,
Иль отказался и гневом надменное сердце объято"?

И, отвечая ему, Одиссей многоопытный молвил:
"О, многославный Атрид, о, владыка мужей Агамемнон!
Нет, погасить он свой гнев не желает, но больше, чем прежде,
Ярости полон; тебя же отринул он вместе с дарами.
Сам, говорит он, ты должен средь войска данайцев обдумать,

Как бы спасти корабли и народ пышнокудрых ахейцев.
Он угрожает, лишь только дождется зари появленья,
В море кривые совлечь корабли, оснащенные крепко.
Так же и всем остальным он советует детям ахейцев
Плыть по домам; не дождемся, мол, гибели Трои высокой,

Ибо над нею Зевес Олимпиец, далеко гремящий
Руку в защиту простер, и троянцы воспрянули духом.
Так говорил он и то же повторят вам спутники эти,
Храбрый Аякс, как и оба глашатая, разумом славных.
Феникс остался там спать. Ахиллес предложил ему вместе

С ним на судах возвратиться в любезную отчую землю
Завтра с зарей, если хочет, насильно его не возьмет он".
Так он промолвил. И все неподвижно хранили молчанье,
Слышанной речи дивясь, ибо сильное слово сказал он.
Долго безмолвно сидели печальные дети ахейцев,

И, наконец, Диомед, среди боя отважный, промолвил:
"О, многославный Атрид, о, владыка мужей Агамемнон!
Лучше бы ты не просил беспорочного сына Пелея,
Столько даров предлагая. Он был уже раньше надменен,
Ныне же в сердце его ты вселил еще большую гордость.

Только оставим его — пусть уходит, пускай остается.
Он, может быть еще станет участвовать в битве кровавой,
Если в груди его сердце захочет и боги заставят!
Вы же, друзья, поступите согласно тому, как скажу я.
Спать удалитесь теперь, усладив свое милое сердце

Хлебом и черным вином, ибо сила от них и отвага.
А с появлением завтра прекрасной зари розоперстой
Ты соберешь пред судами немедленно пеших и конных
И, побудив их к войне, сам в переднем ряду будешь биться".
Так он промолвил, — цари одобренья ответили криком,

Все удивляясь речам Диомеда, возницы лихого.
Вскоре, свершив возлиянье, вожди разошлись по палаткам;
Там улеглись они спать и вкусили отраду покоя.

Прочие подле судов полководцы ахейского войска
Спали всю ночь до утра, укрощенные сном благодатным.
Лишь на Атрида царя Агамемнона, пастыря войска,
Сладостный сон не сходил: он обдумывал многое в мыслях.
Точно как молнией блещет муж Геры прекрасноволосой,

Ливень большой бесконечный, иль град посылая на землю,
Или готовя метель, когда снег устилает долины,
Или же горькой войны ненасытную пасть разверзая:
Так непрерывно Атрид Агамемнон из сердца глубоко
Грудью могучей вздыхал; вся внутренность в нем содрогалась.

Взор обращая вперед, на долину и войско троянцев,
Он изумлялся несчетным кострам, перед Троей горевшим,
Звукам свирелей и флейт, и далекому шуму людскому;
И, озираясь назад, на суда и дружины ахейцев,
С корнем он пряди волос вырывал, обращаясь к Зевесу,

В светлом живущему небе — стенало в нем гордое сердце.
И показалось Атриду в душе наилучшим решеньем
К Нестору, сыну Нелея, отправиться раньше, чем к прочим,
С ним не удастся ли вместе измыслить совет беспорочный,
Как бы от всех аргивян отвратить неизбежную гибель.

Быстро с постели поднявшись и грудь облачивши хитоном,
Пару сандалий красивых к блестящим ногам подвязал он,
Бросил на плечи до пят доходившую шкуру
Страшного силой, огромного льва — и мечом ополчился.
Той же порой и царя Менелая тревога объяла,