Виктор Слипенчук - Свет времени (сборник)

Человек на пенсию идёт,

И сослуживцы произносят речи,

Короткие, но сладкие, как мёд.

А Человек сидит, сутуля плечи,

В президиуме, словно на суде,

Где выступленья не проходят даром,

Где он – виновник – должен на кресте

Принять любви заслуженную кару.

А между тем весёлые подарки

Преподнесли: рюкзак, набор сетей…

На пенсию, как будто на рыбалку,

Порою провожаем мы людей.

Чтоб не поддаться грусти – мы хохочем,

Цветы и адреса – всё это для

Того, чтоб не сказать нам только: в общем,

Прощай, старик, ты списан с корабля.

Я в маленьком и сером кабинете,

Среди депеш и гербовых бумаг,

Как на необитаемой планете,

Схожу от одиночества с ума.

Мне почтою их в полдень доставляют,

И холод пробегает по спине,

Я их боюсь, и я подозреваю,

Что шлёт их сумасшедший мне.

Бумаги эти я не редактирую.

Я сам для них – лишь галочка пера.

Я только их копирую, копирую,

Как попугай, с утра и до утра.

Мне не покинуть клетки-кабинета,

Он – добровольная моя тюрьма.

Пятнадцать лет учился я на это,

Копировать сошедшего с ума.

Мне страшно, страшно! Но страшнее рокот

Грядущего – кто я и что тогда,

Когда в мой кабинет ворвётся робот

И вскроет вены моего труда?

Кого винить? Кого мне упрекать,

Что жизнь моя сера, как половик?

Мне б надо оборвать её, пока

Всего на четверть века к ней привык.

Ведь с каждым годом будет всё трудней.

Привычка быть – она не даст уйти,

Она солжёт, что цепь прожитых дней —

Ещё не жизнь, что жизнь вся впереди.

И я не возражу ей, и не вы —

Она сильна. Она – привычка.

Но человек сгорает с головы,

Как самая простая спичка.

И стоит ли себя мне утешать,

Что всё ещё, как старость, впереди —

Если сегодня трудно мне дышать,

Дожившему до двадцати пяти?!

Наверно, что-нибудь про Русь

Я напишу, когда напьюсь.

Когда не надо будет думать

Типичен я иль мой сосед,

Что по ночам ворует свет.

Причём не то чтоб жажда кражи

Была в крови – ну хоть убей!

А просто он – электрик Саша!

И счётчик всё-таки глупей.

И про соседку бабку Лору,

Что потеряла документ

И ныне ходит к прокурору,

Как нетипичный элемент.

Ах, бабка думала без бед

На пенсии пожить в усладу,

Но не выходит, ищет правду,

А силы нет – и правды нет.

И зря в обиде свой укор

Она возводит на ЦеКа,

Ей нетипичный прокурор

Попался лишь наверняка.

И о Ефимке я осмелюсь —

Он по субботам в стельку пьёт

И после целую неделю

На хлеб чекушечки сдаёт.

Да мало ль их, что денно, нощно

И пашут, мелют и куют,

И после смены – сверхурочно —

План производственный дают.

Они, возможно, нетипичны,

И в эти рамки не берусь

Я их вгонять, но неприлично

Без них показывать нам Русь.

…Но стих ещё не явлен миру.

Ещё не начата строка.

Зато, как огненную лиру,

Уже в руке держу бокал.

Мои мучителЯ – они правы,

Снимаю шляпу, кланяюсь, заметьте.

Владивосток – прошедшее столетье

Для всех, кто прибывает из Москвы.

А мы здесь пребываем во палатах,

Где никого ничем не удивишь.

Один поэт уже воспел когда-то

Уют больницы, не попав в Париж.

Я помню, как зачитывался им,

Как поразил слепец с лицом радара,

Что вечно ждал из темноты удара,

Словно поэт, с открытием своим.

А ныне: сопок жёлтый полукруг,

Асфальт и «Волга» лёгкой синевы.

Андрей Петрович, может, это Вы

Спешите в Академию наук.

Я рад за Вас, Вы – депутат Союза,

Верховного Союза СССР.

Не так плоха совдеповская муза

Раз подарила Вам созвучье «сэр».

К другим она, увы, не так лояльна:

Сума, тюрьма, больница – жёлтый дом.

«Мочить» своих у нас не аморально,

У нас лишь «амораловка» – погром.

А впрочем, мне заботы ни к чему.

МучителЯ разъехались давно.

И если буду жить я по уму —

Мне обеспечено больничное окно.

Друзья мои, мне очень трудно жить.

Молчанье стало звонкою монетой —

Я получаю с песни недопетой,

Вернее, с той, – что не посмел сложить.

Друзья мои, печален мой предел.

И, очевидно, надо жить иначе,

Чтоб в золоте, которое я трачу,

Не слышать песни той – что не посмел…

Итак, прощайте, хватит быть послушным.

Раз я пришёлся вам не ко двору —

Позвольте жить мне, как считаю нужным.

Я ухожу от вас в свою игру.

Я буду вновь искать повсюду клад

И город свой из кубиков построю.

Я буду жить – как двадцать лет назад,

Не забавляясь, а живя игрою.

Мне ничего от вас уже не нужно,

Я всё имею и имел всегда.

И если вам понять меня несложно —

Я счастлив так, как не был никогда.

Но если ваша жизнь вдруг станет в тягость,

Я приглашаю вас в свою игру,

Которую воспримете как благо —

В ней вы всегда придётесь ко двору.

В какой стране?

Пускай в стране Корало,

В которой мы живём до десяти —

На острове причудливых кораллов

Мне посчастливилось гусей пасти.

В сетях меридианов, параллелей

Он слишком мал – ячейки велики.

Вот гуси разогнались, полетели.

Мне машут лапки – красные флажки.

Но быть последним гусак мой не привык,

Вот он качнулся, побежал устало.

Гусак – мой самолёт и проводник,

Один лишь знает путь в страну Корало.

Страна Корало – остров робинзонов,

Страна пиратов и кривых ножей,

Страна тельняшек и татуировок,

Страна таинственных наскальных чертежей.

Я в той стране быть научился смелым,

И лучше всех стрелял из револьвера,

И сам убил, и в море сбросил тело

Торговца «чёрным деревом» Переро.

Страна моя, моя страна Корало,

Я многое успел там совершить!..

Под вечер гуси шествуют устало,

Хотя домой стараются спешить.

А ночью выплыл синий узкий месяц,

И успокаивала мама дурака:

Ты же большой,

Тебе же ровно десять,

Ты должен сам зарезать гусака.

В. С. Серебряному

Открывается синий ларчик,

Раскрывается жизнь-стезя.

И идёт гуттаперчевый мальчик —

Оступаться ему нельзя.

Над канатом знамёна реют,

Под канатом гудит толпа.

Что с того, что нога немеет?