Юрий Шевчук - Сольник

Все та же неолитовая власть.
Сверкают лозунги «Все будет зашибись!»
У власти та же ментовская масть.
Из носа сломанного те же кровь и слизь.

Все тот же бодрый прет патриотизм.
Аэропланы в небе, на дровах.
Все те же Ленин, Сталин, коммунизм
Застряли крепко, в буйных головах.

Зады и ноги мучает попса
О том же главном, что среди яиц
Встает с колен. Все те же голоса
Льют позитив с гламуристых страниц.

Банкуют вражьи рыла у ворот,
И реформаторы на ржавых фонарях
Висят. И старый добрый «Новый поворот»
Поет хор прапоров у Грузии в гостях.

Унылый мир, нетрезвая война,
И снова мальчики лежат, уткнувшись в снег…
Все той же жертвы ждет от нас страна,
И тот же нужен жертве человек.

Решетки те же, в тюрьмах и дворцах
Рожает в старых храмах пустота,
И те же камни в золотых ларцах
Волхвов, что ищут юного Христа.

Контрреволюция, наехав на нас,
довела до больницы — вырос живот.
Рок-н-ролл стерт, я учусь играть джаз,
но меня рвет — полный рот нот.

Старости нет, есть только усталость,
от баррикад — ничего не осталось.
Скупые коллеги, любовь на панелях,
бутылки от пива — на рок-батареях.

Контрреволюция ставит вопрос,
как подключить к тебе мой насос.
Шелестит шоколадками вечная глупость —
твоя дальнозоркость, моя близорукость.

Справедливость еды и вечная жажда,
как выйти сухим из воды этой дважды.
Жить по Писанию, но веруя в «если»,
эксгумируя спьяну великие песни.

И многое здесь переварено в студень,
умные мысли надежней великих идей.
Контрреволюция — не всем, как людям,
а — каждому, как у людей.

И лучшие чувства давно не с нами,
доскреблись до чистилища, разгребая завалы.
И, как водится, вслед за погибшими львами
бредут, разбирая их кости, шакалы.

Северный ветер рвет ваши тени —
Че Гевара, Вольтер, Гарри Поттер и Ленин.
Контрреволюция добра и гуманна,
но очень туманна и непостоянна.

Есть в «демократии» что-то такое,
до чего неприятно касаться рукою.
От чего тошнит в запаянных кухнях,
ждем, когда и эта стабильность рухнет.

Утонул наш «Титаник» в шампуне и водке,
тусуясь на майках дешевой рекламы.
Попса носит модные косоворотки,
пробитые кровью погибшей нирваны.

Поглупевшее время заела икота,
я тоже буржуй — у меня есть холодильник!
Пятнадцать гитар, осень, ночь и будильник,
но мне не до сна — изо рта лезут ноты.

Дураки называют нас совестью рока,
циники видят хитроумный пиар.
А я не желаю дохнуть до срока,
у меня в глотке рвет связки дар!

Всё возвращается на круги своя,
рок-н-ролл когда-то — ты да я,
Но контрреволюция всегда с тобой,
лежит в постели третьей ногой,
Сексуально нагой,
виртуальной ногой,
экзистенционально нагой…

В рабочем квартале — зима,
рабочий квартал — снег.
В рабочем квартале сходит с ума
шлакоблочной кривой новый век.
Пьяные дети холодной страны
сплевывают новый гимн.
Инвалиды бескрайней, чеченской войны
атакуют ночной магазин.
Рабочий квартал — дешевая брошь,
рабочий квартал — шинель.
Выползает голодная, бледная вошь
на рабочую, «бля», панель.
В рабочем квартале не спят,
рабочий квартал — ножи.
В рабочем квартале всю ночь матерят
очередной режим.
Раненый ветер снует по углам,
газеты летят на юг.
Дожди и реклама стучат по мозгам —
не влезай на меня, убью!
Рабочий квартал — угрюмый оскал,
столетия — кость да ложь.
Рабочий квартал споткнулся, упал —
алкогольная злая дрожь.
В рабочем квартале зубы из стали,
рабочие руки сильны.
Проедают свои трудовые медали
пионеры счастливой страны.
В рабочем квартале жгут светлые дали
в мартеновских лютых печах.
Как небо, титаны державу держали
и носят ее на плечах.

Наша борьба подвела к венцу,
На стене телевизором — тюремная клеть.
Спор о начале вновь подвел к яйцу.
Мы сидим за столом и пьем свою смерть.
Солдаты духа, мы горим в трусах.
Слишком много эротики, да мало любви.
Страну закопали в этих кустах,
Кого ни спроси — се ля ви!

И мы дарим друг другу время на память,
Россия — женщина с героическим прошлым,
Немного светлым, немного пошлым.
В подъезде с настоящим, как вечность в стакане.
Я думал она — мать, оказалось — beer.
Я для нее неактуален и вреден.
Но я достаточно богат, позвольте, леди!
Печально смотреть на мир.

И кто будет драться, если завтра война?
Кто снова ослепнет, штурмуя свет?
Двойного гражданства у неба нет,
У земли нет амбиций, но есть она —
Россия, женщина с разбитым лицом.
Для кого-то ротик, для нас — пасть.
Россия — невеста, век с мертвецом,
Мы так напились, мы готовы пропасть!

И наш патриотизм не очень высок.
Он — не фужер на банкете, не танцор нагишом,
Он не гимны, не марши, не речей песок,
Он наивен, прост и даже смешон.
Он — не дубина, не народ, не вождь,
Не чугунный цветок в гранитной руке…

Он там, где мы хоронили дождь,
Он — солнце, тонущее в реке.

Страна швыряла этой ночью мутной сволочью,
И разменяв добро на зло,
как деньги старые на новые,
Рванула! Асфальт, когда он на щеке,
как водка с горечью,
И окна, окна были первые, готовые.

И зло на заливном коне взмахнуло шашкою,
Добро, оно всегда без кулаков —
трясло культяшками,
Пыталось жалость убедить
помочь, опомниться,
Но все быстрее и точней летела конница.

Аплодисменты! На манеж под звездным куполом
Повыпускала ночь зверей, и замяукало,
И заалёкало, вспотело, вмиг состарилось,
И побледнело, и струхнуло, и затарилось,

Чем Бог послал, а черт, а черт подсунул им,
Да, он ведь старый театрал — он любит грим.
Тела вдруг стали все огромные да полые,
А пьяница-сапожник память,
как всегда, оставил пленки голыми.

Страна швыряла этой ночью, ночью-сволочью,
Страх покрывался матом, будто потом,
страх брел по городу.
Закат, когда он на щеке, как водка с горечью,
Ночное небо это было дотом,
оно еще напоминало чью-то бороду.

Провинция уткнулась грустно, нервно в телевизоры,
А кто-то просто шел домой и ел яичницу.
Дышали трупы тихо, мирно под склянками провизора,
А кто-то в зеркале вертел уже своею личностью!