Коллектив авторов - Поляна № 1(1), август 2012

Она всегда была взрослой и смотрела на наши шалости с тихой улыбкой.

Ей было всего тринадцать лет, когда Паша, студент из пединститута из четвертой квартиры, начал за ней ухаживать.

Каждый вечер можно было встретить их, прогуливающимися вокруг нашего дома. Надо сказать, что и наш, и соседние дома просто утопали в зелени. Вишневые, яблоневые, абрикосовые деревья весной пьянили ароматом цветов, осенью – плодов. Сирень, жасмин и акация дополняли гармонию запахов своею нежной цветовой гаммой. Золотые шары, мальва, георгины и гладиолусы превращали городскую окраину в романтичный, немного взъерошенный и запущенный сад.

Не было места лучше для прогулок влюбленных пар любого возраста.

Паша погиб от ран, которые получил, служа после института на полуострове Даманский, у китайской границы.

А Вилма окончила политехнический институт, стала инженером, взяла на воспитание мальчика. Я видела ее лет пять назад. Ее лицо все так же озарено.

Игры наши были не всегда безобидны. Иногда они наносили существенный урон семье. Как-то Оксана, начитавшись Стивенсона, предложила искать клады.

Вооружившись лопатками и ножами, мы вышли на пустырь за микрорайоном и стали копать. Копали почти весь день. Ничего не нашли. Иногда попадались какие-то кости. Самой значительной находкой была ржавая ложка. Радости никакой.

Сам процесс был, конечно, интересным, но хотелось драгоценностей.

Тогда Оксана предложила взять их дома, зарыть, а потом выкопать и обрадоваться.

Так мы и сделали. Вернее, наполовину так. Оксана сказала, что драгоценности ее мама прячет в шкаф под замок. Поэтому их надо взять у меня.

А у меня мамина шкатулка стояла на низком серванте открытой. В этой шкатулке лежала чешская бижутерия. Блестящая, красивая, но ничего не стоящая.

Среди стекляшек, завернутая в тряпочку, лежала прапрабабушкина брошь. Это была по-настоящему ценная брошь. Моя бабушка, когда их в двадцать четыре часа высылали из Крыма и не разрешили ничего взять с собой, все же схватила ее и провезла через многие лишения. Но тогда, в свои семь лет, я еще ничего не знала.

Это была золотая веточка с листочками и ягодками-изумрудами. Всего их было штук девять. Но два камешка отсутствовали. И, покопавшись в «драгоценностях», я решила, что эта брошь самая плохая, раз в ней пустые глазки. И меня не наругают, если я ее возьму.

Прихватив еще парочку не очень ценных бусинок, мы отправились на пустырь.

Там мы благополучно закопали «клад» и довольные пошли домой в надежде завтра выкопать его.

Но, видимо, уже тогда я обладала предчувствием. Мне было как-то не по себе, и вечером я сказала бабушке:

– А правда хорошая игра в клад?

– Какой клад? – насторожилась бабушка.

– Ну, я взяла из шкатулки кое-что, закопала, а завтра мы с Оксаной выкопаем.

– Это что же именно ты взяла?

– Да сломанную брошку какую-то. И три бусинки.

Нет слов, как расстроилась бабушка. Мы с ней часа два копались на пустыре, пытаясь найти наш клад. Но безуспешно.

Тогда я впервые ощутила вину и боль настоящей потери, как-то сразу поняв ценность брошки для бабушки. И для меня.

А причем здесь Оксана? Просто позже я увидела эту брошь на блузке ее мамы. Но изумруды были вставлены. Я не решилась рассказать об этом бабушке…

Мама Гули работала товароведом в ЦУМе. Эта должность считалась очень значимой. Раньше красивых товаров было мало, в основном отечественного производства. Поэтому человек, который имел доступ к лучшим, импортным товарам, был в большом почете.

Гуля была очень умной, интересной и хитренькой девочкой, но училась плохо. Однако одежда у нее была лучше всех. Чешские сапожки, высокие, на меху, японская курточка джерси фирмы «Чери», даже джинсы, хоть и немецкие, но очень облегающие и симпатичные.

Лично меня это мало трогало, так как моя бабушка отлично шила, и мои платья были тоже хороши. Мы с Гулей благополучно дружили, хотя я была отличница. Гулин папа всегда ставил меня ей в пример, но Гуля философски заявляла: «Каждому свое».

Однажды ко мне прибежала счастливая Гуля и сообщила, что едет в самый лучший пионерский лагерь Артек.

Про Артек знали все дети. Это была сказка наяву у самого Черного моря, у подножья Аю-Дага, на родине моей бабушки, в Крыму, где я никогда не была.

Зависть впервые в жизни черным крылом накрыла мою детскую душу, но задрожавшими губами, с глазами, полными слез, я пожелала Гуле счастливого пути.

А по радио «Пионерская зорька» радостно сообщала, что самые достойные ребята, отличники, в этом году снова отправятся в волшебную страну пионеров – Артек.

Ребята с нашего двора были большими выдумщиками. Все лето мы изобретали разные игры и развлечения. Это были и традиционные казаки-разбойники, и волейбол, и вышибалы, и прятки, и классики, и дочки-матери. А еще мы играли в трех мушкетеров, в индейцев, в привидения. Но самым любимым было строительство шалаша.

При огромном количестве деревьев во дворе, опавших веток всегда хватало. Шалаш мы могли строить целый день с утра до ночи.

Единственно, чего, верней кого, мы опасались, начиная стройку, – это Алешу.

Остроносый, очень худой, с глазами-пуговками, он, как бес, налетал на нас в разгар строительства и ломал всю нашу «архитектуру».

Спасу от него не было, так как он всегда заставал нас врасплох.

И вот однажды Оля – наш голубоглазый ангел в белых кудряшках, завидев Леху, вдруг сказала: «Алешенька, давай я тебя поцелую, а ты больше ничего не будешь ломать».

И странно, он не только согласился, но и не стал больше ничего ломать. А когда вырос, то окончил строительный институт и работал на БАМе. Была такая всесоюзная стройка.

Неужели одного поцелуя достаточно, чтобы человек превратился из разрушителя в созидателя?

В городе моего детства стоял такой благодатный климат, что окна и балконы были открыты настежь с ранней весны до поздней осени, из них вылетают с паром и жаром разные запахи: шурпы, которую почти каждый день варила саулешина мама; борща, над которым хлопотала тетя Зоя; плова с зерой, барбарисом и бараниной, над которым колдовал дядя Толгат; или просто кипяченого молока, которое каждый день пил дядя Паша, борясь с язвой желудка.