Леонид Семенов - Собрание стихотворений

За ней мы шли и провожали
ее поклоном до земли.
Ее там женщины встречали,
над ней обряды совершали,
ковры ей розовые стлали,
к постели розовой вели.

И ждали мы у входа спальней
и ниц склонялись, не глядя…
Был мрак печальный безначальней;
но кто-то в нем от залы дальней
незримо шел к опочивальне
и тихо веял, проходя.

Царя подъяли на щиты.
Кругом воздвигли копья лесом.
Как мрамор — царския черты
под звездоочитым навесом.

Царя несут. Блестит парча.
Теснее в ряд дружина стала.
В руке у каждого свеча.
На взоры спущены забрала.

Идут. Поют. «Царю поем.
Восстань, восстань на брань и суд!
Мы все здесь, верные, кругом.
Ты слышишь? верные зовут!»

Но царь не слышит; на щитах
он также ровен, лик без крови.
Чело в венце и меч в руках,
недвижны стиснутые брови.

«О тише, верные, он спит.
Сомкнуло время бездну с бездной,
и хаос мирно ворожит
над царским прахом пылью звездной.

Но час настанет, встанет царь
и совершит свой суд любовный.
Воссядет отрок на алтарь
для жертвы новой и бескровной»…

В высоком зале, темном, длинном
на страже мы у алтаря.
С поклоном долгим, строгим, чинным
мы целовали прах царя.

Мы ждем молений. Час наступит:
откроем царские врата.
В молитве каждый взор потупит,
сомкнет неверные уста.

Царица выйдет в багрянице,
к помосту черному пройдет.
К расшитой белой плащанице
челом измученным прильнет.

Нас обведет глубоким взглядом,
молитву верных сотворит.
Священно-медленным обрядом
царю расцветший жезл вручит.

Мы отойдем, закроем очи;
услышим трепет, шелест, шум…
Свершится тайна таинств ночи:
воскреснем новые без дум.

Пойте! Несите, несите царя!
Верные благоговейте,
прах его кровью залейте!
В небе последняя гаснет заря.

Царь мой, усопший, любимый!
Жертвы моей не отринь!
Жертвой последней, любовью творимой,
явлена в небе мне вечная синь.

С мужем царице лишь место.
Мать подойди и меня распояшь!
Знаешь меня ты от чрева; — невестой
снова царю дочь родную отдашь.

Грудь обнажите мне! Отроки, сестры,
Песню воспойте! Не дрогнет рука.
Меч отточите и дайте мне острый!
Царь, мой любимый, мне жертва легка!

В одеждах ярких и пунцовых
иду я мимо темных братий.
О не для них, всегда суровых,
бездумность девственных объятий.

Вот жезл безлиственный Царицы
над ними свято вознесу,
Да будут старцев власяницы
как листья прошлые в лесу!

В божнице явно теплю свечи,
готовлю ткани и венок,
слагаю песни страшной Встречи
и забываю в песнях срок.

Еще я помню — утро, землю,
мальчишек игры на дворе;
сквозь сон звон колокола внемлю
и шепот мамок о царе.

И он ко мне подходит тихо,
на ожерельице глядит.
Стучало сердце, чуя лихо…
Я злобно глянул, — он молчит.

И кровь застыла, ноги стали…
Был ужас, крик, и свет, и мгла,
кругом бежали и кричали.
Завеса красная легла.

И стало все вдруг сном, небывшим,
но явью стал далекий сон.
Так явно в отроке почившем
очнулся Вечный… Я ли Он?

Я — кроток, отрок умудренный,
но людям страшен, чудный — нем.
Сияньем смертным просветленный
им тайны Божьей не повем.

Они идут для чуда люди.
Глядят, дивятся. Плоть молчит.
Лежу, недвижный в строгом чуде;
улыбку ясный лик хранит.

И бледный лик в лампадном свете
не скажет им о страшном дне:
в благоприятном Божьем лете
ответа не было и мне.

Но пусть встают и ходят, слышат
больные, видевшие плоть!
Чудотворящей силой дышит
в моих мощах для них Господь.

И чудо есть в них: в темной скрыне
живая рана точит кровь.
Но сам почиющий в святыне,
не чуда ль жизни жду я вновь?!.

Непобежденному могилой
дай и недвижность побороть,
Господь, животворящей силой
о воскреси святую плоть!

Кто ты и ты ль она? Не знаю.
Она — обман, она — туман.
Тебя своей не называю,
она — жилица дальних стран.
Твои опущены ресницы,
не как у ней твоя коса,
ты часто бредишь про леса,
о ней в лесах щебечут птицы.
Она все видит глубоко,
смотреть в глаза мне не стыдится,
с тобой поется мне легко,
она мне часто, часто снится…

Робкая лилея
над водой дрожит,
ветер веет, млея,
тихий звон бежит.

Воздух — тих, незноен,
венчик твой душист,
сон твой так спокоен
и восход так чист!

Солнце встало ясно,
сыплются лучи, —
так тепло, прекрасно!
Сны не горячи.

Спи! Ты — вновь прелестней,
на тебя гляжу,
друга тихой песней
я ли разбужу?

Я не боюсь любви весною —
и о пощаде не молю.
Кого люблю, тот не со мною,
но мне ль скрывать, что я люблю.
И пусть весной к мечте запретной
глядят мучительные сны,
во мне любовью беззаветной
и жизнь и смерть примирены.
Перед весной не лицемерю,
о том, что было не грущу,
я снам мучительным не верю
и то, что будет — все прощу.

Мне весною думать нет времени,
чуя жизни трепет согласный,
опьянен пахучестью зелени,
я живу мечтою неясной.
То смотрю на небо спокойное,
то на тополь в светлых сережках,
верю в солнце кротко-незнойное,
в дрожь теней на влажных дорожках.
Вот походкой медленной, пьяною,
ты пройдешь в саду незаметно,
от тебя черемухой пряною
и весной пахнет беззаветно.

В Троицын день они гуляли.
На всех были платья, розовые.
Все весело в лес бежали,
ломали ветки березовые
и сними в церкви стояли.

После обедни все смеялись.
Болтал диакон с молельницами,
и выйдя, все улыбались
высокому солнцу над мельницами…
В Троицын день они целовались.

Я шел с нею рядом,
на ней был светлый наряд.
С ея смешливым взглядом
встречался не раз мой взгляд.

Под солнцем дрожали дали.
Мы шли зеленым овсом.
В тот день мы друг другу всего не сказали,
мы просто болтали о том и о сем.