Владимир Каменцев - Океан. Выпуск пятый

Вот и теперь, с началом нашего кругосветного плавания, он всячески стремился принести своей второй смене дополнительные очки в соревновании. Я не без улыбки вспоминаю его усердие. Как-то Червоний пришел ко мне в каюту.

— Вот, на конкурс стихи… — застенчиво краснея, сказал он. — Как, добавится балл нашей смене?

Я прочитал стихи. Они были весьма посредственные. Но не желая его огорчать, я сослался на жюри — дескать, оно рассмотрит в конце первого этапа плавания.

На другой день он принес рационализаторское предложение:

— А теперь как, добавят?

— И теперь не знаю, — ответил я. — Этим вопросом займется инженер-механик. — Предложение его тоже не было оригинальным.

Мне нравился патриотизм Червония, его чувство ответственности перед коллективом, стремление внести свой вклад в общее дело.

Вот так, видимо борясь за честь мундира, он «хватался за все» и забыл про свое заведование — масляный насос. Я представил себе, сколько горьких минут пережил Сергей Червоний!

На другой день, во время обхода корабля, только я вошел в турбинный отсек, как ко мне подскочил Червоний, будто только того и ждал, когда приду я.

— Вот, посмотрите, прошу вас. У меня порядок. Насос как новый!

— Ну и как, — обратился я к командиру отделения турбинистов старшине 2-й статьи Смагину, — можно давать заметку «Критика помогла»?

— Можно, — сказал Смагин, с укоризной глядя на Червония.

Лаг отсчитывает мили. По графику мы подвсплываем с большой глубины, чтобы принять сообщения с командного пункта и доложить о своих делах. Эти моменты я использую для того, чтобы послушать радио, записать на магнитофонную пленку последние известия, а потом во время обеда или ужина прокрутить их экипажу. Я спешу в радиорубку.

Радистов у нас трое: Гусаков, Гирчус, Герия. «Три «Г», глаголь в кубе», — говорят в экипаже, когда речь идет о команде радистов. Русский Александр Гусаков, литовец Римгаутас Гирчус, абхазец Анатолий Герия — три человека, прибывшие на флот с разных концов огромной страны, сейчас объединены единой целью, единой судьбой. Маленькая ячейка экипажа нашего подводного атомохода.

Они сейчас все вместе в радиорубке, каждый на своем посту, готовятся к очень важному для нас сеансу радиосвязи. Не спеша, будто задумавшись, вращает тумблеры, настраивает контуры, подбирая нужную частоту, мичман Гусаков. Дело сегодня очень ответственное — впервые после многодневного молчания в эфир пойдет короткий, но мощный сигнал. Это донесение на Родину, что у нас все в порядке, поход идет по плану.

Гирчус — литовец атлетического сложения. Его серые глаза, спрятанные под развитыми надбровными дугами, всегда серьезны. Немногословность и грузность придают моряку какую-то особую внушительность. Видимо, поэтому Гирчуса в шутку называют «грандиозус». Его большие и сильные руки созданы будто для кузнечного дела. Но работает он на телеграфном ключе как пианист — виртуозно, легко, выполняя нормативы радиста первого класса. А как преображается суровое лицо этого моряка, когда он смеется! Ясная, несколько застенчивая улыбка делает лицо светлым, приветливым. В этой улыбке весь Римгаутас Гирчус с его добротой, честностью, скромностью.

Чтобы не отвлекать от работы Гусакова и Герию, ловлю взгляд Гирчуса и показываю жестом, чтобы он поставил стул-разножку и наушники в моем излюбленном месте, где обычно во время сеанса связи я слушаю эфир. Осторожно, чтобы не мешать радистам, я пробираюсь на приготовленное место и надеваю наушники. В меня будто врывается целый мир, переполненный звуками музыки, треском разрядов, писком «морзянки». Я вращаю верньер, ищу Москву, хочу поймать родной наш «Маяк».

Слышно плохо. Невольно мелькает тревожная мысль — пройдет ли наше донесение? Но тут же ловлю голос родной страны. Передается сообщение ТАСС. На Венеру доставлен советский вымпел. Новая победа нашей замечательной науки и техники! Почти все газеты мира уделили этому событию большое место… В Москве закончил работу пленум Союза советских композиторов… Мурманская область удостоена высокой награды. Ей вручен орден Ленина…

Жизнь страны, такой далекой от нашей точки в океане, идет своим чередом. Я представил себе родной Север. Вспомнил обжигающе морозный ветреный день перед отходом.

Стоп! Вот сообщение, которое для нас, подводников, представляет особый интерес. Не раз мне задавали вопрос: нашли или нет американцы свои водородные бомбы, потерянные 17 января 1966 года у испанской деревни Паломарес? Как известно, в те годы поборники холодной войны всячески пытались запугать народы ядерной мощью США. Вот и доигрались. Один из самолетов «Б-52» во время заправки в воздухе взорвался. В ясном небе вспыхнула молния. Четыре водородные бомбы упали с рассыпавшегося на части самолета. Одна из них скрылась в волнах Средиземного моря. Общественное мнение мира протестовало. Собрался Совет Безопасности. Решался вопрос о посылке комиссии в Испанию. Однако найти четвертую бомбу пока не удавалось.

Но вот постепенно исчез голос диктора. В наушниках шипение. Тишина. Я понял: подводная лодка вновь ушла на глубину. Снял наушники. Вижу — Гусаков посвистывает, просматривая перфоленту.

— Радио передано, квитанция получена, — говорит Герия, не обращаясь ни к кому. А я понимаю, он делится радостью, успехом своей работы, работы своих товарищей.

Мне знакомо это чувство, и я, заражаясь настроением хорошо сделанного дела, спешу в центральный отсек. Короткое общение с внешним миром внесло и сюда оживление. Рассказав командиру о новостях планеты, я думаю: «Теперь опять надолго хватит в отсеках разговоров о советских межпланетных станциях, о больших успехах нашей экономики, науки и техники. Новый заряд бодрости внесет это радиообщение с внешним миром». Естественно, порадует подводников и тот факт, что теперь, получив наше донесение, там, на Родине, знают: у нас все в порядке!

Атомоход снова на глубине. Теперь с внешним миром связаны только акустики. Вчера над нами «прошлепал» винтами какой-то сухогруз или танкер. Это было несколько необычно. Вот уже несколько суток акустики пишут в журнал: «Горизонт чист». Более недели они не слышали ничего, кроме мелодичного посвиста дельфинов да какого-то металлического скрежета неизвестного подводного обитателя. Мы ушли в сторону от международных морских дорог.

Несколько дней назад командир объявил экипажу, что наш атомоход пересек Северный тропик. Это вызвало немалое оживление среди моряков. Повысился интерес к карте, на которой отмечался маршрут плавания. Большинство матросов обычно связывало понятие «тропик» с чем-то непременно африканским: пальмами, джунглями, палящим солнцем, синью высокого неба… Но теперь, по правде говоря, все это представлялось весьма и весьма абстрактно, хотя мы уже и находились в тропиках. Трудно было перенести себя, хотя бы и мысленно, из прочного корпуса атомохода в африканские джунгли. Тем более, что микроклимат в отсеках был отрегулирован на славу: кондиционеры обеспечивали нас прохладой.