Фердинанд Фингер - Избранное

Сыну Георгию

Как мне хочется попасть опять в деревню,

Деревенский в городе – всегда не городской,

Бесконечны сны о босоногом детстве,

О кормилицах, бредущих в те поры на водопой.

Вы, цветные сны, о детстве дивном,

О воришке маленьком, забравшемся в сады,

Сене скошенном да с запахом полыни

И одним разгрызом яблок недозревшие плоды.

На дворах и на гумне кудахчут куры,

Перестуком горделивым бродят петухи.

За деревней на закатной горке

Вечеряют и покуривают пастухи.

Полукружьем солнца высвечена вся деревня.

На дороге от прогона пыль стоит столбом.

Воздух стуком оглашается тележным,

Ржаньем жеребца и понуканьем пацана на нем.

Слушай, в предзакатной полудреме

Перекрут коловорота от колодца слышится тогда,

Бабы делятся о жизни, муже, детях, о работе.

Сон, приснись мне, ну, приснись хоть иногда.

Ну, приснись, как на скамейке бабы,

Семечки лускуя – с этим не шуткуй.

На округ где солнце, тихо опускаясь,

На гроздях рябины оставляет нежный поцелуй.

А река в деревне – радость детства.

Омутами крутится поверх вода,

А на дереве петлей завязана веревка,

Ты раскачивайся – кувырком туда.

Там на дне в тиши лежат большие камни,

А под камнями не слышна рачья суета,

Головли лежат под берегом откоса,

Окольцуй руками – вытащишь тогда.

Там тончайшей вязью на воде кувшинки,

Синей просинью трепещут крылышками стрекозы,

Берега покрыты розовою кашкой,

Собирают взятки тучные шмели.

Плеском, брызгами и хохотом, ребячьей суетою

Переполнены речные в ивах берега.

Ну, позволь судьба, чтоб мне опять приснилось

Детство невозвратное мое, те времена.

Вот и наступило время дремоты – затишья.

Над туманной пеленою – бледная луна.

И мои года отсчитывает из лесу кукушка.

«Эй, кукушка! Досчитай до ста!»

Вот пропел последний петушиный крик,

Вот луна взошла и светит на дорогу.

«Ночь темна, пустыня внемлет Богу,

И звезда с звездою говорит» [9] .

Начинают гаснуть по избам окошки.

На заборах сохнут чугунки,

Трехлитровых банок ряд и плошек,

И в лукошках позабытые грибы.

Вот проходит деревенский тот неугомон,

И тумана пелена над тихою рекою,

Опускается на деревеньку сон,

Не могу налюбоваться этой красотою.

Ой, деревня, я по жизни пробежал полмира,

И не встретил я нигде и никогда

Юности моей неповторимой,

Трели соловьев доносятся ко мне издалека.

Как мне хочется встретиться, дорогая, с тобой!

И вернуться так хочется к той мечте голубой,

Той, что в детстве осталась, распростилась со мной,

В дом родной, тот со ставнями над ленивой рекой.

Там, где тонкая яблонька, где рябина стоит,

На скамеечке бабушка на дорогу глядит,

Вот пастух возвращается, вечерком холодит,

Там кормилица с радостью у порога мычит.

На гумне ветром веялка, вся в полове гремит,

И отборной пшеницею все кругом золотит,

Уж гора с председателем голова к голове,

Пьяный конюх валяется на помятой траве.

Лопуховой дорогою, где крапива стоит,

Там со внучкою дедушка на рыбалку спешит,

Там, где в логах запрятана, тайно речка блестит,

Там, где щука за камнями карася сторожит.

Вот взошла над туманами сторожиха Луна,

Над родной деревенькой слышен крик петуха,

Вот уж гаснет таинственно избяной теплый свет,

Соловей трелью щелканной присылает привет.

Засыпает тихонечко дорогая земля,

Сердцу милая, близкая ты моя сторона,

Ой, деревня, родимые мне поля и луга,

Засыпай потихонечку, завтра будет заря.

Где-то трактор работает, пашня ждет семена,

Чтобы новыми всходами разродилась земля,

Разродилась бы новою первозданной красой,

Расцвела бы красавицей в синеве голубой.

Хоть на денек нам вырваться, оставить город шумный

И наслаждаться нам родною стороной,

Прозрачною Вивальди музыкою многострунной,

Подаренную нам струящейся рекой.

Смотреть, внимать и видеть отраженье

В воде стоящего стеною ивняка,

И слушать соловьев расщелканное пенье,

Оркестром мощным доносящимся издалека.

Придти на берег твой и шелк травы душистой

Нам ощущать усталою спиной,

И ивы плачущее отражение в воде лучистой,

Склоненной грации над тихою водой.

Тропою просеки прокрашены бока —

То земляника рдеет по оврагу,

Теплынью духовитой разлита,

Жужжаньем пчел, занятых взяткой к благу

Здесь каждый куст обвешан соловьями,

Как у рябины ягодами грозди в нужный час

И духовитым вечером, и ранними утрами

Душа трепещет тихой радостью у нас.

Твои луга, леса, туманные болота

Нам осияны неземною красотой,

Из оперы «Набуко» здесь звучат все ноты,

Написанные Верди – гения – рукой.

В прозрачности твоей, сравнимой со слезою,

Песчинка каждая на дне реки видна.

Речная ракушка свои раскрыла створки,

И бесконечно рыбья пескаринная игра.

Под берега откос тихонечко расставив руки,

По локоток в струящийся поток войдя,

Ты неожиданно добудешь ужин для любимой,

Вдруг ощутив под жабры схваченного головля.

А в наступившем вечере на колышки подвешен,

Целован сажей котелок с кипящею ухой.

Какой Рокфеллер там – какие миллионы,

О пир души, ну, что сравняется с тобой!

Невзрачные на вид и незаметные созданья,

В кустах поющие над тихою водой,

Могучей трелью пронизают мирозданье,

Напоенное здесь вечерней тишиной.

О соловей, тебя непостижимым даром

Господь и ангелы с небес решили одарить,

И голос Каллас в горлышке твоем звучит, и не задаром

Колоратуру высшей пробы можешь ты дарить.

И сердцу хочется за пенье соловьев благодарить,

Сам Караян считал большим бы благом

Любые деньги этому оркестру заплатить

За дирижерство этой музыкою над оврагом.

О «Нара-Нара», как же мы ранимы

В воспоминаниях о юности утра,

А жизни дни бегут, бегут неотвратимо,

Но все звучат в нас трели соловья.