Алексей Домнин - Сказания о Кудым-Оше и Пере-охотнике

Ты, леший, злобен и хитер,
Но и у Перы глаз остер!
Он на тропе раздул костер,
Чайком себя потешил.
Но дрогнул вдруг лесной простор,
Спешит сквозь чащу леший.
Идет, во весь поднявшись рост,
К земле березы клонятся,
Галчата выпали из гнезд,
Зверье в логах хоронится.
Идет — и нет его грозней:
Ручищи — до коленей,
А морда — словно бы на ней
Копали мох олени.
— За то, что здесь костер зажег,
Пришел сюда, непрошен,
Я посажу тебя в мешок
И в черный омут брошу!
— Иди-ка ты, скажу добром,
Своей дорогой, Висел!
И Пера сохнуть над костром
Портянки поразвесил.
Лешак глядит через плечо,
С досады глаз скосил он:
— Давай с тобою, мужичок,
Померяемся силой.
— Как?
— А вот так: возьмем бревно,
Потянем друг у друга,
Кому достанется оно —
Тому и власть в округе!
Уселись так — глаза в глаза,
Взялись за кряж здоровый,
А Пера сзади привязал
Себя за пень кедровый.
Бревно рванул к себе лешак,
Как рвут из грядки репу,
Но крепок вязаный кушак,
И пень столетний крепок.
— С натуги лопнешь, старина, —
Охотник смех не прячет. —
Бессильна силушка одна,
Слепа, как зверь незрячий.

Лешак сопит, рычит, ревет,
Бревно со всею силой рвет.
Пень за охотником трещит,
Тугие рвутся жилы,
Земля вздувается, как щит,
Уж корни обнажило…
— Что там скрипит? — спросил лешак.
Ответил Пера веско,
Что входит, мол, в него вот так
Земная сила — с треском.
— Во мне уж силушки вдвойне,
Пустяк — с тобой тягаться мне!
И струсил леший, и прокис:
— Бороться мне не хочется,
Не стану я творить проказ
В лесах, где ты охотишься.
И леший наломать хвои
Побрел, лаптями шаркая.
У Перы хлопоты свои —
Нодью* наладить жаркую.
— Я знаешь, как храплю во сне?
Пред Перой леший хвалится, —
Повянут иглы на сосне,
Листва с берез повалится!
«Видать, не зря хитрит лешак,
Недоброе замыслил он», —
Подумал Пера не спеша
И так ответил Виселу:
— Во сне я словно бы горю,
Тебе признаюсь искренне,
Пускаю дым в одну ноздрю,
Другая пышет искрами.

Туман поднялся от земли,
И ночь спустилась вороном,
Спать на хвою они легли
Костра по обе стороны.
От храпа Висела трава
Повяла и посохла,
С деревьев сыплется листва,
От эха ночь оглохла.

Тихонько встал охотник наш,
Суровый и спокойный,
И приволок кедровый кряж
К своей лежанке хвойной.
Где изголовье — всю в дыму
Он головню подбросил,
Накрыл одеждой и во тьму
Ушел под кроны сосен.
И видит: серою копной
В ночи поднялся Висел
И с длинной пикою стальной
К его постели вышел.
Прокаркал: «Крепко спит мужик,
Коль из-под шапки дым кружит!
Богатырей пермяцких шесть
Сразил я этой пикой,
Еще один в запасе есть,
И он сейчас не пикнет».
И пика Висела, как гвоздь,
Кедровый кряж прошла насквозь!
И тут сказал из темноты
Охотник, целясь в лешего:
— Как старый хорь, коварен ты
И глуп, как заяц бешеный.
Ты будешь, Висел, первым,
Кого прикончит Пера.
Стрела упругая взвилась
И в сердце Висела впилась!
И вздрогнул раненый лешак,
Взревел грознее грома,
Тайгу вдоль волока круша,
Помчался Висел к дому,
И выбил двери лапой,
И мертвым рухнул на пол.
А в том дому на три угла,
В бревенчатом подвале
Тюрьма для пленников была,
Где люди бедовали.
Их Пера спас. И дом — спалил.
А ветер пепел распылил.

Не вьюга серая метет
Над зимней сонной пармой —
На землю русскую идет
Войною хан коварный,
Везет с собой его орда
Такую колесницу,
Что может рушить города
И разбивать столицы.

Отважно русские войска
Сдержать пытаются врага,
Но мчится колесница,
Взметая белые снега,
И к ней не подступиться,
И давит воинов она,
И степь грызет, как борона.
А были в войске пермяки,
И Мизя — воин первый,
Он с Лупьи, северной реки,
Он младший брат у Перы.
Он воеводе: «К нам сюда
Позвать бы Перу-братца,
Вот богатырь — не нам чета,
Хоть и не любит драться.
Но если парня рассердить —
Он гору может своротить!»
И воевода дал ему
Коней гривастых черных,
И мчит пермяк сквозь снег и тьму
В карете золоченой.
Вернулся Пера из тайги,
А брат к нему: «Пришли враги,
Земле ты русской помоги!»

На Мизю Пера осерчал:
— Живу своею волей!
И чтобы брата раскачать,
Три пота Мизя пролил:
— Ведь царь своих богатырей
Сгноил в сырых острогах,
Простых людей ты пожалей!
Карета ждет — в дорогу!
Подумал Пера: «Не могу,
На лыжах лучше побегу,
Не мне в каретах париться,
Как сяду — так развалится!»
И раньше Мизи по снегам
Пришел в столицу дальнюю,
А там — и крик, и шум, и гам,
И руготье скандальное.
Куда деваться мужику
В столичной этой давке?
Он протолкался к кабаку
И сел в углу на лавку.
Спешит слуга — спина дугой,
Пред Перой чарку ставит.
— Да из посудинки такой
И кошка пить не станет!
Вина бочонок прикати,
Да щей мясных в достатке —
Промялся крепко я в пути,
Оголодал с устатку.
Бочонок Пера осушил
И щей котел собедал,
И, захмелев, поспать решил,
А где поспать — не ведал.

Подумал он, зевнул слегка,
Утер ладонью бороду
И лег в сугроб у кабака
Посередине города.
А рядом — выше крыши! —
Его стояли лыжи.
В столице бьют колокола,
И тянут ротозеи
Свои носы из-за угла,
Во все глаза глазея:
— Ну, великан! Вот это да!
— А борода-то, борода!
— Взялось у нас откуда
Лесное это чудо?
А он храпит себе в усы —
Далекой пармы вольный сын.
Три дня в сугробе он проспал,
Не зная, что к столице
Все ближе ворог подступал,
Мял села колесницей.
Нашел его родимый брат
По лыжам над оградой.
И воевода Пере рад,
И войско тоже радо.
Бери-ка, Пера, острый меч —
Нелегкой будет сеча.
Но меч не для таежных плеч,
Бревно б ему покрепче!

Сомкнулось войско — щит к щиту.
Несется колесница,
И треск, и грохот на версту,
И дымом снег клубится!
Она скрипит, она пыхтит,
Плюются сверху пушки,
А хан в чалме верхом сидит
На самой на макушке.
На Перу выползла рыча,
Его задела осью.
Качнулся он. Но проворчал:
— Комар так жалит осенью.
Управа есть на комаров:
Ладонью хлоп — и будь здоров!