Шарль Бодлер - Цветы зла

Будет аромат в наших ложах таять.
На диванах спать будем, как в гробах.
И цветы, для нас средь земного рая
Выросши, цвести будут на столах.

Пламенем живым радостно сгорая,
Двое возблестит факелов в сердцах,
Яркие лучи разом отражая
В душах наших двух, братских зеркалах.

В вечер сказочный, розовый и синий,
Мы обменимся молнией единой,
Как разлуки стон, долгий и глухой.

А потом, раскрыв двери перед нами,
Ангел оживит, с верою благой,
Тусклое стекло и погасший пламень.

Смерть утешает нас, увы, и в жизни сирой
Она вся наша цель, и вся надежда в ней!
Она пьянящая могучесть эликсира,
Что силу нам дает вечерних ждать теней.

Сквозь иней, и снега, и злые бури мира
Она дрожащий свет на фоне черных дней.
Она убежище извечного трактира,
Где хлеб есть, и вино, и скамьи для гостей.

Смерть — Ангел, и в руке ее лежит два дара:
Невозмутимый сон и сновидений чары.
Она постель нагих, озябших бедняков.

Она венец Богов и тайные амбары,
Казна убогого, очаг его и Лары,
Врата, раскрытые в лазурь иных краев!

Мне долго ли еще гремушками бряцать,
Как жалкий скоморох, толпе на посмеянье?
И, чтоб хоть раз попасть в цель тайную желаний,
Колчан мой, сколько стрел я должен растерять?

Нам душу суждено в попытках истрепать
И не один кумир снести до основанья
Пред тем, как видеть нам великое Созданье,
О ком со стонами привыкли мы мечтать.

Иные не сорвут покрова со Святыни,
И тем ваятелям, в беспомощной борьбе
С тобой чело и грудь калечащим себе,

Одна надежда есть, суровая Твердыня:
Что Смерть, парящая как солнце новых дней,
Цветам их мозга даст раскрыться перед ней!

Под мертвенным и мутным сводом
Жизнь буйно пляшет и поет
Шумливым, дерзким хороводом.
Но лишь над краем дальних вод

Ночь сладострастная восстанет,
И даже голод утолен,
И даже стыд души не ранит,
Поэт мечтает: «Близок сон!

Мой ум и кости, в изнуреньи,
Покоя просят у богов.
Я, с сердцем полным привидений,

Улечься на спину готов
И завернуться в ваш покров,
Всеосвежающие тени!»

Ты ведал ли, как я, отрадное томленье,
И был ли иногда ты прозван чудаком?
— Я умирал. Сплелись испуг и вожделенье
В душе мечтательной запутанным клубком.

Надежда и тоска, безмолвное смиренье…
Почти был пуст сосуд с безжалостным песком,
И горше и пьяней казался яд мученья.
Всем сердцем покидал я мир, что мне знаком.

Скучал я, как дитя, когда, забавам радо,
Оно не хочет ждать, и в тягость все преграды,
Но вдруг луч истины прорезал бытие.

Я понял: я был мертв. Меня уж окружала
Ужасная заря. — Но разве это всё?
Был поднят занавес, а я всё ждал начала.

Когда дитя глядит на карты и эстампы,
Вселенная вместить способна идеал.
Как велика земля при ярком блеске лампы!
При свете памяти как мир ничтожно мал!

Мы отправляемся, в мечтах сгорая смелых,
Обидой горькою и грезами полны,
И беспредельный дух в чужих морских пределах
Баюкаем мы в лад размеренной волны:

Одни хотят порвать с отчизной и позором,
Другие с ужасом дней юных, а иным —
Астрологам любви, плененным женским взором,
Постыл дурман Цирцей с их ложем роковым.

Дабы животными не стать, они впивают
Пространство, небеса горящие и свет.
Мороз кусает их, и солнце их сжигает,
Стирая медленно лобзаний прежних след.

Но те лишь странники по духу и призванью,
Кого в любую даль мечтание влечет.
Они обречены на вечные скитанья,
Хоть цели нет у них, и всё зовут: Вперед!

Те, чьи желания напоминают тучи,
Чей ум привык мечтать, как рекрут о штыке,
О странной радости, неведомой и жгучей,
Без имени еще на нашем языке!

Волчкам мы и мячам становимся подобны
В их беге и прыжках, и даже в нашем сне
Нас жажда нового кружит, как Ангел злобный,
Бичами мечущий светила в вышине.

Судьбою лишены мы цели постоянной.
Ей можно быть везде, но нет туда пути.
И человек, всегда надеждой новой пьяный,
Без устали бежит, чтоб отдых обрести.

Душа как парусник, к родной стране влекомый.
Там голос с палубы кричит: «Близка ли цель?»
А с мачты слышен глас, безумный и знакомый:
«Любовь… удача… честь!» Увы! Там только мель.

Так каждый островок, увиденный в тумане,
Обещанный судьбой край давних наших грез,
Но там безмерное и буйное мечтанье
В сиянии зари находит лишь утес.

Мечтатель, в сказочный вотще влюбленный берег!
Нам бросить ли за борт, иль в цепи заковать
Матроса пьяного, искателя Америк,
От чьих безумных слов еще больней страдать.

Так грязной улицей усталый нищий бродит,
Но чудится ему блаженная страна;
Глаз очарованный везде дворцы находит,
Где только конура свечой освещена.

Скитальцы смелые! Чудесные сказанья
Читаем мы в глазах, глубоких, как моря.
Раскройте нам ларцы своих воспоминаний,
Где в яхонтах горят светила и заря.

Нам ездить хочется без паруса и пара.
Чтоб скуку разогнать сужденной нам тюрьмы,
Далеких стран для нас вы воскресите чары,
Пленяя повестью покорные умы.

Что видели вы там?

Мы видели светила
И волны; видели мы также и пески.
И хоть нас не одно несчастье посетило,
Но мы по-прежнему страдали от тоски.

Сияние зари над влагою морскою,
Сиянье городов в закатный ясный час
Зажгли в сердцах огонь, лишивший нас покоя,
И в сказочную даль всё увлекали нас.

Равнины пышные и гордые столицы
Не затмевали чар таинственной страны,
Которая порой нам в тучах вольных снится,
И были мы навек желаньем смущены!

Еще сильнее власть желаний утоленных.
Желанье, дерево, на тучной почве нег
Возросшее, сплело ты сень ветвей зеленых,
И новый с каждым днем в высь тянется побег.

Всё будешь ли расти вершиной вековою,
О Дерево? — Но всё ж для вас мы занесли
Набросков несколько заботливой рукою,
Поклонники всего, что манить вас вдали: