Юлия Друнина - Стихотворения (1942–1969)

Только не думайте, милые дети,
Будто такое бывает на свете:
Что идиота с надутым лицом
Мы величаем порой
мудрецом,
Что спекулянта венчаем
поэтом
(И «эпохальным» нередко при этом!),
Что превозносим за верность
Иуду, —
В жизни
Не встретишь подобного чуда.
Так что не думайте, милые дети,
Будто такое бывает на свете,
Что по дорогам
Реальной земли
Голые
шествуют короли.

Красотки серийного производства,
Современного образца,
Со штампом
Собственного превосходства,
Хотя без собственного лица,
Вы так пикантны,
вы так модерны,
Так модны
линии длинных глаз!
И лишь одно,
согласитесь,
скверно:
Различать
трудновато вас…
Меня, признаться,
оторопь берет,
Когда косяк
«Бабетт» безликих прет.
Нет,
я не против подведенных глаз,
Губные
не браню
карандаши.
Но, девочки,
а как насчет души,
Куда
она запрятана у вас?
Скучны
конвейерные сделанные девы…
Своеобразье, самобытность,
где вы?
Где та,
с «лица необщим выраженьем»,
Что каждым жестом
и любым движеньем
Так выделяется
из косяка?
Незаурядность —
это дарованье,
Незаурядность —
это обаянье,
Хотя не видимы они
для дурака…

Поэты серийного производства,
Современного образца,
Со штампом
Собственного превосходства,
Хотя без собственного лица,
Вы так техничны,
вы так модерны,
Так ловко
лезете на Парнас!
И лишь одно,
согласитесь,
скверно:
Различать трудновато вас.
Скучны конвейерные поэты.
Алло,
Поэзия,
Муза, где ты?

…Она блистает редко
на афишах,
Ей не по сердцу
показной успех,
Претит ей болтовня —
не часто слышишь
Ее скупую речь,
ее негромкий смех.
И все-таки
«необщим выраженьем»,
И каждым безыскусственным движеньем
Так выделяется она
из косяка!
Пусть не кричаще
это дарованье,
Пусть не блестяще
это обаянье,
Пускай не видимы они
для дурака.

Аудитория требует юмора,
Аудитория,
в общем,
права:
Ну для чего
на эстраде угрюмые,
Словно солдаты на марше,
слова?
И кувыркается бойкое слово,
Рифмами,
как бубенцами, звеня.
Славлю искусство Олега Попова,
Но понимаю
все снова и снова:
Это занятие
не для меня…

Требуют лирики.
Лирика…
С нею
Тоже встречаться доводится мне.
Но говорить о любви
я умею
Только наедине.
Наедине,
мой читатель,
с тобою,
Под еле слышимый шелест страниц.
Просто делиться
и счастьем и болью,
Сердцебиеньем,
дрожаньем ресниц…

Аудитория жаждет сенсаций.
А я их,
признаться,
боюсь как огня.
Ни громких романов,
ни громких оваций
Не было у меня.
Но если
меня бы расспрашивал Некто
Чем я,
как поэт,
в своей жизни горда?
Ответила б:
— Тем лишь,
что ради эффекта
Ни строчки
не сделала никогда!

Спит племя,
Тесно сгрудившись в пещере,
Детенышей преследует кошмар:
Вот саблезубый тигр
Ползет, ощерясь,
Вот на дыбы встает Ихтиозавр.
Мужчины дико вскрикивают что-то —
Приснилась им
На мамонта охота.
Спят женщины.
Их не тревожат сны,
Под низким лбом
Не движутся извилины.
Клыками человечьими распилены,
В углу — горой — звериные мослы.
В пещере дымно.
А снаружи ветер,
Студеный дождик
Переходит в снег.
Спят наши предки.
Первобытный век,
Ссутулившись, шагает по планете.
Спят предки.
Только одному не спится,
Лежит с закушенным сухим листом.
Все ниже, ниже
Огненные птицы
Взлетают и кружатся
Над костром.
Что Человек
В тиши пещеры слышит?
Что видит Человек
В кромешной тьме?..
Сын века он.
Вот только лоб повыше
Да взгляд предупреждает
Об уме.
Ему удачи на охоте нет —
То отвлекут его вниманье тени,
То привлечет вниманье лунный свет
То околдует красота оленя.
Его собратья упрекают в лени,
Им дела нет,
Что в мир пришел Поэт…

После правильных,
но скучноватых речей
Теплым ветром
повеяло на меня:
В замороженный зал,
как весенний ручей,
Ворвалась возбужденная ребятня.

Ух, как зубы сверкают,
как щеки горят!
Нам вручает цветы
пионерский отряд.
До чего же
мелодия горна чиста!
Здравствуй, Искренность мира,
его Прямота!

Наконец-то
услышу живые слова,
От штампованных фраз
отдохнет голова.
Вот курносый пацан
выступает вперед,
Открывает щербатый,
застенчивый рот,

И дрожащим,
тонюсеньким голоском
Вдруг —
о ужас! —
длиннющую речь говорит.
Речь,
что рифмами
местный украсил пиит,
Завизировал зав
и одобрил местком…

Ох, бедняга
с тонюсеньким голоском!

Эти пыльные боги
Двадцати — восемнадцати лет,
Эти сильные ноги,
Укротившие мотоциклет!
Куртка из поролона,
Алый шлем
Вместо будничной кепки,
Под прозрачным забралом
Черты современнейшей лепки.
Я смотрела, гадала —
Кто они? Что они? В чем их суть?
Влюблены, вероятно, в Ландау,
Презирают поэтов чуть-чуть.

…Ради мальчиков в шлемах алых
Наша молодость умирала
В обожженном войной снегу,
Пулей сбитая на бегу…

Эти пыльные боги
Двадцати — восемнадцати лет,
Эти сильные ноги,
Укротившие мотоциклет!
Совершенные, как торпеды,
Напружиненные тела —
Новой молодости полпреды,
Новой юности вымпела.
Жмите!
В вас бесконечно верю я.
К звездам!
К людям других миров!
В ваших юношеских артериях
Бродит дерзкая кровь отцов!

На атолле Бикини
Вас мистический ужас объемлет:
Там ослепшие чайки,
Как кроты, зарываются в землю.
Из лазурной лагуны
На прибрежные скользкие глыбы,
Задыхаясь, ползут
Облученные странные рыбы.
Из коралловых рощ
Удирают в паническом страхе
Исполинские твари —
Океанские черепахи
И бредут по атоллу —
Раскаленной пустой сковородке,
Спотыкаясь, крутясь,
Как подбитые самоходки.
А уже под броню их
Нацелены клювы, как жерла:
Грифам некогда ждать,
Чтоб навеки затихла их жертва.
Вот одна отбивается
Сморщенной лапою странной,
Все мучительней дышится
Беженке из океана…
Не вода, а песок
Заливает пустые глазницы,
И вокруг — батальонами —
Черные жирные птицы…
Ах, экзотика тропиков!
Южное буйство природы!
Зараженные стронцием
Вечно лазурные воды!

Прозрачных пальцев нервное сплетенье,
Крутой излом бровей, усталость век,
И голос — тихий, как сердцебиенье, —
Такой ты мне запомнилась навек.