Арсений Несмелов - Собрание сочинений в 2-х томах. Т.I : Стиховорения и поэмы

От натопленных комнат,
От дымящей плиты,
От людей, что не помнят,
Что такое цветы;

От вражды и от дружбы,
От упреков супруг,
От бесслужбы и службы,
От рычащих вокруг

Обязательств, квитанций,
Увлекавших ко дну,
Словно музыку, в танцы, —
В молодую весну!

Лед уходит на север,
Закипают ключи,
На зеленом посеве
Важно ходят грачи.

Льды чернеют, сгорая,
Стужа — в черных гробах.
О бамбуковом рае
Размечтался рыбак,

О трепещущей снасти,
Об извивах волны, —
Каждый выудит счастье
Из разливов весны!

Даже старый и хилый,
С хриплым кашлем в груди…
Всех их, Боже, помилуй
И весной награди.

А без этой награды
Жизнь темна и тесна;
Все ломает преграды
Молодая весна,

Сокрушает запруды,
Мост кладет через ров,
И без этого чуда
Мир Твой слишком суров.

Карпатские горы, гранитное темя,
Орлов и героев приют,
Где доблестно бьется славянское племя
За жизнь и свободу свою!

Где десять врагов на единого воя,
Как встарь назывался боец,
Де битва кидает рукой огневою
На каждого славы венец.

Где, прежде чем кануть, боец пораженный
На рану ответит огнем,
Где рядом с мужьями сражаются жены
И дочери — рядом с отцом!

К Карпатам славянские думы и взоры,
К вершинам сияющим их:
Карпатские горы, высокие горы,
Не выдайте братьев моих!

Смыкайте ущелья, грозите лавиной —
Каменья на дерзкие лбы!..
Пока только вы — цитадель славянина,
Поднявшего глыбу борьбы.

Иначе… но нет никакого иначе:
С гранитных устоев Карпат,
Народом-героем решительно начат,
Гудит всеславянский набат.

Не черный ли ворон прокаркал: «Кар… паты!»
Пусть хищник и алчен, и зол —
Взлетайте, неситесь навстречу, орлята:
За вами — Двуглавый Орел!

Час восхода нелюдимый,
Перламутровая тишь,
И куда ни поглядишь —
Всюду дымы, дымы, дымы
Над Везувиями крыш!

Как медлительны и прямы
Величавые столпы.
Розовеющие лбы
Их обращены упрямо
К солнцу: первый луч добыть.

И не странность ли большая:
Уголь черен, жесток, груб,
Но из этих грязных труб
Он, белейший, вылетает
Как дыханье чистых губ!

Я молитвенные очи
Поднимаю к высоте,
Я смотрю на дымы те
После страшной, тяжкой ночи, —
Ужас в ямной темноте!

Знаю, черная лопата,
Волосатая рука
Грозного Истопника
В печь меня швырнет когда-то.
И как белый дым — в зарю
Легковейно воспарю!

Глядят былого лики
В изгнаннический плен:
Гудит Иван Великий
Над высью древних стен.

И мощно меди волны
И бронзовая трель
Летят в сырую полночь,
В слезящийся апрель.

На паперти, в проходе,
Старик зажег свечу,
И свет по камню бродит,
Одев кирпич в парчу.

Под сводами собора
Блестит сырой асфальт,
И слышен возглас хора
И в нем высокий альт.

И в ладанной завесе,
За каменным ребром,
Звенит Христос Воскресе
Чистейшим серебром!

И вынесен народом,
В сверканьях золотых, —
Иду я с крестным ходом,
Родной среди родных!

И сыростью за ворот
Вползает ночь слегка,
И опрокинут город
В тебе, Москва-река.

И переулки глухи
Вокруг ночной реки…
Домой несут старухи
Святые узелки.

Нет злых и нет неправых,
У всех блаженный вид,
А на Кремлевских главах
Уже заря горит.

Гудит, Иван Великий,
Твой бронзовый разбег…
…………………………..
Незыблемые лики
Ушедшего навек!

Оправленный на гребнях в серебро,
Прибой о камни шаркает негромко.
Морская ширь звенит под зноем емко,
Раскалено гранитное ребро.

И ты — со мной. Ты — белая, ты — рядом,
Но я лица к тебе не обращу:
Ты заскользишь по зазвеневшим грядам,
Ты ускользнешь по синему хрящу.

Но ты — моя! И дуновенье бриза,
И плач волны на каменном мысу,
Всё это — так! Всё это только риза,
В которой я, любя, тебя несу!

По улице, где мечутся авто
И каждый дом — как раскаленный ящик,
Внимания не обратит никто
На возглас меди, жалко дребезжащий,
Что издает слепца-китайца гонг:
Дзинь-донг, дзинь-донг!

Как призрак, в полдень вышедший из склепа,
В чужой толпе он медленно идет,
И бельма глаз его открыты слепо,
Незрячие, устремлены вперед.
У пояса миниатюрный гонг:
Дзинь-донг, дзинь-донг!

И шелестом безмолвия и мрака
Шуршит одежды обветшалый шелк.
Слепца ведет ушастая собака —
В облезлой шерсти, настоящий волк…
Она рычит, ее торопит гонг:
Дзинь-донг, дзинь-донг!

Лениво расступается толпа
И в две струи смыкается за парой:
Перед слепцом свободная тропа
На шаркающих плитах тротуара.
Слепец идет. И вздрагивает гонг:
Дзинь-донг, дзинь-донг!

А гордо поднятая голова —
Как выступ скал, где ночью ветры бьются…
Слепец, быть может, слушает слова,
Которые поет ему Конфуций,
И древний ритм отзванивает гонг:
Дзинь-донг, дзинь-донг!

И кажется, незрячий видит то,
Что расцветает в этом небе бледном
Над городом с надменными авто,
С их суетой и перекликом медным.
И, замирая, отвечает гонг:
Дзинь-донг, дзинь-донг!

Сияет вечер благостностью кроткой.
Седой тальник. Бугор. И на бугре
Костер, и перевернутая лодка,
И чайник закипает на костре.

От комаров обороняясь дымом, —
Речь русская слышна издалека, —
Здесь, на просторе этом нелюдимом
Ночуют три веселых рыбака.

Разложены рыбацкие доспехи,
Плащи, котомки брошены в ковыль,
И воткнутые удочки — как вехи,
И круговая булькает бутыль.

И кажется — опять былое с нами.
Где это мы в вечерний этот час?
Быть может, вновь на Иртыше, на Каме,
Опять на милой Родине сейчас?

Иль эта многоводная река —
Былинный Волхов, древняя Ока?

Краса чужбины, горы, степи, реки,
Нам не уйти от Родины навеки,
И как бы вам ни виться, ни блистать, —
Мы край родной всё будем вспоминать!