Анатолий Жигулин - Летящие дни

С каждым часом работы
Они тяжелели,
Синеватую сталь
В наши плечи вдавив.
И сочувственно хмурились
Темные ели,
Наше дружное «взяли!»
Сто раз повторив.

Нас по восемь на рельс.
А под вечер — по десять,
По четырнадцать
Ставил порой бригадир.
И казалось нам:
Будь рукавицы из жести,
Все равно бы за смену
Протерлись до дыр.

Вы когда-нибудь знали
Такую работу?
До соленого пота,
До боли в костях!
Вы лежнёвые трассы
Вели по болотам?
Вы хоть были когда-нибудь
В этих местах?

Приходилось ли бревна
Грузить с эстакады вам,
Засыпать на снегу,
Выбиваясь из сил?..
Я не циркулем тонким
Маршруты прокладывал,
Я таежную топь
Сапогами месил!

Не на ватмане строил я
Фермы бетонные.
Но своею работой
Горжусь я вдвойне:
Я пронес на плечах
Магистраль многотонную!
Вот на этих плечах.
Позавидуйте мне!

ОБВАЛ

Обрушилась глыба гранита —
И хрустнула прочная каска.
Володька лежал в забое,
Задумчив и недвижим.
Лишь уцелевшая чудом.
Лампа его не погасла
И освещала руки
С узлами набухших жил.

И освещала кровлю —
Нависшие черные своды.
Бежали на помощь люди
По штреку из темноты.
Искрился кристаллами кварца
Огромный кусок породы,
Перечеркнувший Вовкины
Радости и мечты…

Володька был славный малый,
Задиристый и упрямый.
Он даже в большие морозы
Ходил — нараспашку душа.
А из далекого Курска
Володьке прислала мама
Красивый, с оленями, свитер
И вязаный теплый шарф…

Мы вышли из клети молча,
Словно бойцы на поверке,
Откатчики, машинисты,
Бурильщики, мастера.
И в свете полярного утра
Шахтерские лампы померкли.
Свистел обжигающий ветер
В обмерзших стропилах копра.

Я думал о том, что все мы —
Хорошие, сильные люди,
Что здесь мы еще построим
Прекрасные города.
Отыщем счастливые жилы
И золота горы добудем,
Но вот возвратить Володьку
Не сможем мы никогда…

Прощальным салютом взрывы
Гремели средь белых сопок.
Эхо неслось, отдаваясь
В штольнях, карьерах, стволах,
И улетало в небо,
Где над копром высоким
Упрямо боролся с ветром
Маленький красный флаг.

СОСНЫ НА СКАЛАХ

Я часто слушал утром росным,
Когда долины спят во мгле,
Как шумно с ветром спорят сосны
На голой каменной скале.

И непонятно, странно было:
Здесь даже травы не растут.
Откуда жизненные силы
Деревья гордые берут?

И не ботаник в мудрых строчках —
Пастух,
Что здесь с рожденья рос,
Помог найти мне самый точный,
Простой ответ на мой вопрос:

Они в гранит вросли корнями,
И зной и холод с ним деля.
Суровый, твердый этот камень
Для них —
Родимая земля.

* * *

Тайга за рекой пылала,
От сопок тянуло гарью.
Большущее медное солнце
Жевало последний снег.
И только сугробы палаток
В медвежьей глуши Заангарья
Никак не хотели таять
Назло запоздалой весне.

Хрипели сырые ветры.
Нам было плевать на погоду.
Мы строили новый город
В краю, где безмолвие спит.
Мы писем из дома порою
Не получали по году
И, чтобы согреться, глотали
Крутой, обжигающий спирт.

Хрипели сырые ветры…
Я там простудился немного.
И то, что случилось позже,
Обидно и глупо до слез.
В зловещей тиши кабинета
Сказал рентгенолог строго:
— Да, это очень серьезно.
Запущенный туберкулез.

И вот за окном больницы —
Город, расплывчатый, мглистый.
Он тих и почти безлюден
В ранний рассветный час.
Ветер асфальт захаркал
Кровью осенних листьев.
Не потому ль так горько,
Так тяжело сейчас?

Из глаз твоих, полных грусти,
Слезы готовы брызнуть.
У моего изголовья
Сидишь ты, платок теребя…
А мы ведь решили рядом,
Вместе шагать по жизни.
Так что же теперь сказать мне,
Как успокоить тебя?

Алый язык рассвета
Иней на крышах лижет.
Становится белое небо
Все голубей, голубей…
В жестокой борьбе со смертью
Любовь мне поможет выжить!
Но эта любовь, родная,
Не только любовь к тебе.

Любовь ко всему, чем дышит
Нелегкая наша эпоха,
К колючему, злому ветру,
Что в соснах гудит поутру.
Такая любовь, конечно,
Сильнее палочек Коха!
И будет просто нечестно,
Если я вдруг умру.

ПРЕДОК

Дабы пресечь татарских орд свирепость,
Святую Русь от нехристей сберечь,
Царь повелел
Рубить на взгорье крепость
И оную Воронежем наречь.

Пригнали с войском
Крепостных людишек.
Был воевода царский лют и строг.
Он указал
Дубы валить повыше
И ладить перво-наперво острог.

Запахло дымом у песчаной кручи.
Был край неведом и зело суров.
Сушили люди мокрые онучи
И что-то грустно пели у костров.

И среди них,
Неволею ссутулен,
Тяжелой цепью скованный навек,
Был беглый крепостной
Иван Жигуля —
Упрямый, непокорный человек.

Он жег хоромы,
Слуг царевых резал,
Озоровал с людишками в ночи.
За то на дыбе жгли его железом
И батожьем стегали палачи…

Он рвы копал
И частоколы ставил.
А коль вдали набат звучал как стон,
Он шел на смерть,
На звон татарских сабель,
Грудь осеня размашисто крестом!..

Неведомо,
Где голову сложил он —
На плахе ль,
В битве ль за немилый кров…
Но слышу я:
В моих упругих жилах
Стучит его
Бунтующая
Кровь!

НА ОСТРОЖНОМ БУГРЕ

Здесь нет теперь и знака никакого,
А был острог на этом месте встарь…
Быть может, в нем сидел, цепями скован,
Мой дальний предок,
Крепостной бунтарь.

Я представляю явственно и четко
Темницу в башне,
Где томился он.
Его глазами сквозь пруты решетки
Я вижу древний город,
Бастион…

Давно погасли огоньки посада,
Лишь у Ильницких кованых ворот
В глухой часовне светится лампада
Да стражник тихо ходит взад-вперед.

Шумит дубрава на бугре Острожном,
Тяжелыми ветвями шевеля.
Река фрегат качает осторожно,
Как будто сделан он из хрусталя.

Чернеет крепость на высокой круче.
И, осыпая волны серебром,
Летит луна в прозрачных редких тучах
Полупудовым пушечным ядром.

Она стремится заглянуть в бойницы…
Течет, струится синяя вода…
Как часовые у ворот темницы,
Без устали сменяются года.